Поверженный Рим - Сергей Шведов

Все обвинения с Пордаки были сняты, и он получил возможность спокойно пересчитать барыши, приобретенные в результате героических действий по спасению империи. Комит Гайана во всеуслышание заявил, что доносов он не писал, ни в чем корректора не подозревал и что расценивает обвинения против светлейшего Пордаки как провокацию против одного из самых преданных божественному Феодосию чиновников империи. Столь горячая защита гота обошлась Пордаке в очень приличную сумму. Правда, выплатил он ее не из собственной мошны, а из средств покойного руга Меровлада, но все равно потерянных трехсот пятидесяти тысяч денариев жаль было почти до слез.

К сожалению, Гайана оказался очень несдержанным на язык человеком, и слухи о невероятном обогащении расторопного корректора Пордаки дошли до ушей его завистников. А от их козней Пордаку не смог бы спасти даже сам божественный Феодосий. Масло в огонь разгорающихся страстей подлил комит агентов Перразий, так и не сумевший организовать отпор самозванцу Максиму и с позором покинувший Медиолан вместе с епископом Амвросием. Эти двое не постеснялись донести императору о странном, мягко так скажем, поведении Пордаки и о его связях с варварами. Божественный Феодосий, раздраженный успехами Максима, спровоцированных, к слову, его нерешительностью, почему-то решил именно Пордаку назначить на незавидную роль козла отпущения. А ведь никто не мешал Феодосию вступить в Иллирик и подойти к Медиолану раньше самозванца Максима. Тогда легионы, поддерживавшие покойного Меровлада, не переметнулись бы к дуксу, и у Феодосия появился бы реальный шанс разделаться с Максимом уже в этом году. Увы, император предпочел выжидать удобный случай в Сирмии, вместо того чтобы ловить птицу удачи в Медиолане. Конечно, Пордака понимал привязанность божественного Феодосия к городу, где тот был провозглашен императором, но тем не менее считал, что человек, желающий получить власть над всей империей, должен действовать более решительно. В частности, никто не мешал Феодосию договориться с рексом Придияром Гастом, перебравшимся из Дакии в Верхнюю Панонию, а не ждать, пока комит Андрогаст привлечет мятежного древинга на свою сторону. Не говоря уже о том, что ни сам император, ни его чиновники палец о палец не ударили, чтобы помешать расторопному княжичу Верену обосноваться в Норике вместе со своими русколанами. Викарий Евсорий, управлявший провинцией от имени императора Грациана, прибежал в Сирмий, дабы пожаловаться Феодосию на бесчинства, творимые варварами. Пред очи императора его не допустили, зато магистр пехоты Лупициан и квестор Саллюстий высказали несчастному Евсорию все, что они о нем думали.

— У тебя под рукой было шесть легионов пехоты и две тысячи конницы, высокородный Евсорий, — орал на викария Лупициан. — Где они?

— О легионах спрашивайте дукса Гелария, — огрызнулся на магистра викарий. — Я лицо гражданское и военным не указчик.

Между прочим, Евсорий был совершенно прав: командующие военными округами империи не подчинялись викариям и принимали решения вполне самостоятельно. А дукс Геларий был назначен на свой высокий пост как раз по рекомендации магистра Лупициана, и именно с него следовало бы спросить за бездарные действия военачальника, с блеском погубившего легионы, вверенные его заботам. Едва ли не треть провинции отпала от империи по причине решительных действий варваров, и вернуть утерянные земли теперь представлялось более чем проблематичным.

— Я знаком с княжичем Вереном, — вмешался в разговор светлейший Пордака, — очень одаренный молодой человек. Это именно он помог дуксу Максиму захватить Паризий.

— О своих знакомствах, светлейший Пордака, ты будешь рассказывать комиту агентов Перразию, которому божественный Феодосий поручил разобраться в твоих похождениях. От себя могу добавить, что человек, ставящий свои личные интересы выше интересов империи, не может рассчитывать на благосклонность императора и сочувствие его чиновников.

— Конечно, сиятельный Лупициан, ты вправе отречься от старого друга, — ласково улыбнулся магистру Пордака, — но на твоем месте я бы подумал, кого император назначит ответственным за свое поражение в Панонии. По моим сведениям, армия Максима уже вышла к берегам Сомы. Императору Феодосию придется либо вступить с ним в битву, либо отступить в Верхнюю Мезию, а возможно, и во Фракию. Пока что у мятежного дукса сил вдвое больше, чем у императора, и легко догадаться, чем обернется для нас эта война.

Сиятельный Лупициан был слишком опытным в военном деле человеком, чтобы не понимать очевидного — поражение в Панонии может обернуться крахом как для божественного Феодосия, так и для преданных ему людей. Собственно, именно этим объяснялось раздражение магистра, на плечи которого свалилась тяжелейшая ноша. Одно дело — сидя в Константинополе, грезить о великих победах и совсем другое — брать верх в чистом поле над противником, превосходящим твою армию численностью. Дукса Максима можно обвинить в чем угодно, но только не в отсутствии военного опыта. За его плечами множество выигранных военных кампаний, и уж он-то знает, как распорядиться полученным преимуществом.

— Если подтвердятся слухи, что это именно ты, Пордака, заманил в ловушку и убил префекта Меровлада, то я не дам и медного обола за твою жизнь, — зло прошипел едва ли не в самое ухо корректору высокородный Саллюстий.

— А разве Меровлад был другом императора Феодосия? — насмешливо спросил Пордака. — Я уже не говорю о том, что его смерть была выгодна только одному человеку — комиту Андрогасту, и именно этот человек сейчас представляет для нас самый большой интерес.

— Ты полагаешь, что с ним можно договориться? — насторожился Лупициан.

— Я не полагаю, я знаю, сиятельный Лупициан, и именно поэтому настаиваю, чтобы ты помог мне встретиться с божественным Феодосием.

— Какая наглость, — вновь не удержался от злобного выпада Саллюстий. — Он еще смеет ставить нам условия.

Квестор был обижен на Пордаку. Во-первых, тот хапнул не по чину, во-вторых, не стал делиться с непосредственным начальником. А ведь речь, по слухам, шла об умопомрачительной сумме не то в пятьсот, не то в шестьсот тысяч денариев. Ну какой, скажите на милость, римский чиновник спустит такое своему подчиненному. Саллюстий с Лупицианом очень надеялись, что Пордака одумается и согласится выплатить отступные хотя бы в две трети от полученной суммы, но, похоже, корректор ополоумел от жадности, и теперь деньги с него придется выбивать другими, куда более жесткими способами.

— Комит Андрогаст готов перейти на сторону божественного Феодосия, — с нажимом произнес Пордака, — но только при выполнении ряда условий. Вести переговоры с императором он поручил мне.