Чёрный иней - Валентин Строкань

— Я знал, что он не трус, — довольно выдохнул Смага. — Трус непременно заорал бы...

— Хватит болтать! Быстро наверх! — поторопил Чёрный, помогая Краповичу подняться на ноги.

Сработали они по-тихому, поэтому сейчас главное было, чтобы из караулки не высунулся какой-нибудь слишком любопытный фашист. Они потеряли целую минуту, и теперь Смага по новой пытался подсадить Краповича.

— Давай, Василёк, давай, родной, — помогал ему Чёрный. Когда Крапович ступил на пол и начал спускать лестницу, Чёрный передал Смаге автомат немца и тот бросил его Краповичу. Ремень с подсумком Чёрный повесил на себя, поясом быстро связал немцу руки за спиной, а рот плотно заткнул клочком его же рубашки.

Смага начал неторопливо запирать замок на люке и негромко приговаривать:

— Stehen!.. Ruhe!.. Nicht umdrehen!..[10]

Коридор был пуст, и они, прижимаясь к стене, беззвучно двинулись к выходу. Всё пространство освещалось двумя мерцающими лампочками. У каждой двери они прислушивались, но пока ничего подозрительного не доносилось до их настороженных ушей. Даже вой ветра не был слышен.

Аккуратные номера на белых металлических табличках. Аккуратисты хреновы! Можно подумать, что здесь какой-то ихний имперский архив или отдел регистрации могил героев... Где же он... где Григорий? Как определить?.. А может, разнести всю эту контору к такой-то матери, а?! Нельзя. Этим мы только усложним Бате задание.

За дверью под номером шесть Смага услышал разговор. Это был монолог — говорил чей-то сонный голос.

— Да, да... это красные, Юрген. Они сидят в нашем подвале... Англичанина забрал шеф и вместе с Петером на собаках повёз к вам... полчаса тому. Так что будь готов... да ты знаешь его... Хипплер, ну... Говорят, вашему обер-лейтенанту есть о чём поговорить с этими английскими джентльменами...

Дежурный телефонист. Точит лясы со своим коллегой с радиостанции.

— ... А наш доблестный Доктор так отметелил славянина, что теперь Гаевски... да, да, Фриц... вынужден ставить его на ноги... к прибытию «Фленсбурга»...

«Замучили, Гришу, гады! Но он здесь. И это главное! Сейчас, сейчас мы тебя найдём, Гриша! А потом — на баркас, и айда!» Смага постарался выровнять тяжёлое дыхание и упорядочить мысли. «Двинули дальше? Стоп!» — он опять приложил ухо к двери, стараясь не пропустить ни единого слова.

— ... В сейфе Эрслебена? А ваш Роланд — пай-мальчик и ключ, наверно, носит на шее... да... каждая мачта... и сейф?.. В общей цепи?.. Да! Будь он неладен!..

«О чём это он? Подожди! Роланд — это, должно быть, их обер-лейтенант. С объекта... он там командует. А сейф? Наверное, его личный сейф... и нужные нам бумаги именно в этом сейфе. Как он сказал: «Сейф в общей цепи»?.. Какой цепи? Металлической?.. «Каждая мачта... и сейф»... По-видимому, электрической... Ладно, потом разберёмся. А сейчас Григория вытаскивать надо».

Они добрались до того места, где узкие ступеньки вели на второй этаж. Перед лестницей была дверь, на которой вместо номера они увидели табличку с надписью «Амбуланц».

«Санчасть. Вот она! Если дело обстоит именно так, как сказал этот ганс, — «Гаевски должен поставить его на ноги»... то Гриша и на самом деле в санчасти. А Гаевски — это, наверное, фельдшер. Если есть врач, то должен быть и фельдшер. Он и имя назвал... Петер? Нет, это тот, что с шефом поехал... Фриц! Точно. Ну, попробуем?..»

— Думаю, он здесь.

Крапович направил автомат на дверь, а Смага, выждав минутку, словно решаясь, плавно нажал на ручку. Дверь не поддалась, она была заперта.

Тогда Смага постучал, и все трое замерли в ожидании, словно переступив черту, — они выдавали себя, но и на колебания не было времени.

Через мгновение, долгое и, в тоже время, быстролётное, изнутри послышался заспанный голос:

— Кого это затемно чёрт носит? Поспать не дадут... Это ты, Гайнц?

— Фриц, это я, Петер, — прижимаясь к дверям, как можно тише отозвался Смага.

Ворчанье за дверью утихло, и они услышали клацанье замка.

В ту же минуту сверху, со второго этажа, донёсся скрип дерева, и шаги чьих-то тяжёлых сапог взорвались в натянутых нервах.

27

Старшему синоптику лейтенанту Герхарду Туми не спалось. И хотя он давно привык к тому, что день в Арктике сменял ночь лишь номинально (ночью солнце не покидало небосвод), однако какое-то внутреннее беспокойство неизменно терзало его. Он прислушался к дыханию доктора Лангера, спавшего у противоположной стены, достал из пачки эрзац-сигарету «Юнона» и закурил.

«Тихо спит, как девка. А нибелунг просто обязан храпеть! Да он и сам, как фройляйн... Кожа белая, пальцы тонкие, длинные, губки какие-то капризные, а голос, как у продавца галстуков. Недоносок! Я всегда говорил, что солдат не может лечить. Это противоестественное сочетание — мундир с белым халатом. Будто бутерброд с дерьмом».

Надо было проверить посты, два внутренних и два внешних. Телефониста можно не трогать. Теперь, когда на их острове появились диверсанты, необходимо глядеть в оба. Не исключено, что эти четверо в подвале не последние. Пришлось выставить пост и на причале. «Бережёного Бог бережёт» — так, кажется, говорят эти русские свиньи.

Осторожно, стараясь не уронить, Тума снял со спинки кровати ремень с тяжёлым парабеллумом. Он не боялся нарушить сон обер-лейтенанта Лангера, но за другой стеной была комната командира, которого он уважал и даже побаивался. Натянув подбитые нерпячим мехом сапоги, он выпрямился во весь свой двухметровый рост и направился к двери. Он не знал, что сейчас комната командира пуста, а сам Гревер в эти минуты решает тяжёлую и деликатную задачу.

Смага мягко нажал, а через миг со всей силы толкнул дверь, Крапович сразу юркнул в проём, за ним в два прыжка — Чёрный. Последним, завидя огромного размера сапоги, появившиеся на верхних ступеньках, нырнул в сумрак комнаты Смага и тихонько запер дверь. Когда он услышал за спиной протяжный звук «х-ха», где-то на краю сознания промелькнула успокоительная мысль, что пока всё идёт как по маслу. Быстро оглянулся. У противоположной стены стояла медицинская кушетка, на котором спал фельдшер, но сейчас он, безвольно раскинув руки, лежал на коричневом линолеуме. «Этот выбыл, — машинально отметил Смага. — Пётр работает без осечек». У стен стояло несколько стеклянных шкафов, забитых хромированными инструментами. «Многовато стекла... Условия не для нас, надо бы поворачиваться поосторожнее...» — сокрушенно озирал этот храм эскулапа Смага. За дальним шкафом виднелись носилки, на которых под солдатским одеялом кто-то лежал, привязанный поверх одеяла ремнями.

Гриша?!

За дверью послышалась тяжёлая поступь подкованных сапог. Смага приложил ладонь к губам, давая знак хранить молчание. Чёрный медленно потянул автомат из рук Краповича, потом на цыпочках приблизился к Смаге и оттеснил его от двери.

«Сейчас Пётр «замочит» ганса, но стоит задеть этот стерильный шедевр — он как раз на дороге, — свирепо глянув на шкаф, подумал Смага, — и поднимется кипеш на весь архипелаг».

Он толкнул Чёрного, показывая на шкаф. Тот успокаивающе качнул головой.

Тяжёлые сапоги замерли у двери.

«Судя по скрипу, он весит по меньшей мере центнер... Зайдёт или нет?.. Неужели что-то услышал? Фельдшера ж вроде уложили тихонько».

Тишина становилась всё более гнетущей. Потом послышался стук в дверь.

— Гаевски, откройте. Это лейтенант Тума.

Смага замер. Потом искоса посмотрел на раскинутые руки фельдшера и прервав томительную паузу, глухо отозвавшись:

— Сейчас, господин лейтенант.

Крапович оттащил бесчувственного фельдшера и расчистил место для схватки, пристроив немца у стены. Чёрный немного выждал, после чего начал медленно поворачивать ключ. Смага мигом скользнул в тень двери, за ним — белорус.

«Только бы он не остановился на пороге...»

Лейтенант Герхард Тума сделал последние в своей жизни два шага. Он не успел ни увидеть своих врагов, ни удивиться, ни испугаться, едва лишь он переступил порог, как глаза залила раскалённая лава, а потом наступила тьма. Смага едва успел подхватить двухметрового великана, чтобы тот не рухнул всем весом на шкаф.

— Адпустив грехи... сахрани, Божа[11], — без особого сочувствия пробормотал Крапович и пошёл к носилкам.

Чёрный опустил автомат.

— Больших сопляков я ещё в жизни не видал, — разочарованно произнёс он.

— Ты имеешь в виду рост? — Смага удивлённо смерил взглядом немецкого лейтенанта, который вытянулся, сдавалось, на всю длину комнаты. Но, не дослушав ответа Чёрного, поспешил к носилкам, над которыми уже склонился Крапович.

Под одеялом лежал весь перебинтованный, потный, хоть выжимай, Щербань. Его зрачки расширились от боли, из горла вырывались лишь бессвязные хрипы.

— Гриша, мы пришли, Гриша! — говорил Крапович.

— Не трогай его, Василий, — деревянным голосом произнёс Смага. — Эта сволота неплохо его упаковала. Даже ремнями привязали, чтобы не сбежал. Мы его так на баркас и понесём. Надо только ещё чем-то накрыть. Быстро!