Первая кровь (СИ) - Черемис Игорь

Зрители снова разбрелись по кучкам, и никто не осаждал «киношников» с требованием автографа. Почему-то мне это показалось неправильным.

— Дальше тут будет петь… — Алла произнесла какой-то набор звуков, но я его не разобрал.

— Что?

— Говорю — там дальше будет выступать… — и снова этот набор звуков.

— Черт… Алла, я не понимаю. Кто будет выступать?

— Да блин… ребята из кэн-дза-бу-ро-оэ, — на этот раз я её расслышал, но всё равно не понял — и она заметила это по моим глазам. — Это группа такая, не знаю, в честь чего называется. У них девчонка есть и поют они рок-н-ролл. Хочешь послушать?

Я пожал плечами. Рок-н-ролл — понятие слишком широкое, чтобы его оценивать в целом, а русский рок-н-ролл по ряду причин был ещё шире, чем импортный. К тому же те рок-н-роллы с текстами на русском, что крутили на «Нашем радио», вызывали только чувство испанского стыда, а не желание пуститься в пляс и закрутить партнершу над головой.

— Давай пару песен заслушаем? — предложил я. — Не понравится — пойдем. Мы уже всё съели и почти всё выпили.

Это было правдой. От набора для бутербродов остались жалкие крохи, мы прикончили три бутылки пива — две из них числились за Аллой, которая пребывала в восторге от песен «Кино» в том числе и из-за небольшого опьянения. Оставалась нетронутая шоколадка да ещё пара бутылок, которые я пока не доставал, приберегая на особый случай и не представляя, в чем он может заключаться.

— Я их слышала уже просто, — объяснила Алла. — И мне не понравилось. Не понимаю, почему их продолжают приглашать сюда.

— Потому что «Воскресенье» распалось? — в шутку предположил я.

— О, ты и их знаешь? И как тебе?

— Хорошая музыка и хорошие песни, — абстрактно ответил я. — Но если много слушать, то можно изжогу заработать.

Алла хихикнула.

Про изжогу я, конечно, пошутил, но все эти музыканты и их сюртуки, дороги с разочарованиями и выяснение, кто виноват, были настолько заиграны и переиграны в моей молодости, что превратились в банальность. Сейчас, в 1984-м, и для тех, кто не переносился во времени, эти песни звучали, как настоящий глоток свежего воздуха.

— А мне нравится, даже жалко, что они больше не играют вместе, — пожаловалась она.

— Дороги наши разошлись, и мы не встретимся случайно, — процитировал я.

— Это что? — насторожилась Алла.

— Песня, того же «Воскресенья». Надежды наши не сбылись, и ненадежны обещанья, — продолжил я цитату. — Правда, она была написана не про «Воскресенье», а про «Машину времени». Маргулис там когда-то играл.

Алла посмотрела на меня очень удивленными глазами.

— Слушай, Егор, откуда ты столько знаешь? — спросила она. — Я-то думала — притащу сейчас первака из дальних ебеней на модный столичный сейшн, он от экстаза меня богиней назовет и молиться на меня будет, а ты, похоже, всё это слышал сто раз и уже даже слушать не можешь?

У меня слегка похолодело в груди.

— Да ну, брось, — пытаясь сохранить невозмутимость, отмахнулся я, — на таких концертах я ни разу в жизни не бывал. Так что теперь это я у тебя в долгу — что привела сюда и позволила, так сказать, причаститься. Я правда очень благодарен. И богиней могу назвать, если хочешь…

Я подхватил её ладонь и поднес к своим губам.

Самое любопытное, что не сказал ни слова неправды. Я действительно ни разу не был на концертах «Кино», «Воскресенья» или той же «Машины», не говоря о других группах, взлетевших чуть позже — бог миловал. Но избежать прослушивания их песен в позднем тоталитарном СССР или в будущей свободной России было невозможно, не говоря о том, что мы — то есть прогрессивные студенты — не особо и сопротивлялись. Нам даже нравилось. Ну а в процессе прослушивания мы заодно обменивались и какими-то фактами из жизни музыкантов; большинство этих фактов, разумеется, яйца выеденного не стоили и быстро забывались, но какие-то оставались в памяти надолго. Как вот этот обмен любезностями между Макаревичем — он написал весьма тоскливое «Посвящение знакомому музыканту» — и Маргулисом, чьи «Дороги» мне нравились и в более зрелом возрасте.

— Ты чего это?! — крикнула она и отдернула руку.

Это было неожиданно.

— Ну должен же я как-то выразить тебе свою признательность? — спросил я. — Почему бы не так?

— Не делай так больше! — приказала она.

Мне оставалось только согласиться.

— Как прикажете, — я склонил голову в полупоклоне и попытался щелкнуть каблуками.

В общем шуме щелчка, разумеется, не слышно не было.

— Ой, да отстань! — меня ткнули в плечо.

Нашу перепалку прервало появление на сцене новых музыкантов — двух пареньков и девушки. Один паренек держал в руках акустическую гитару, у другого была какая-то дудка, а девушка несла маракасы. Снова вперед вышел Троицкий, который представил это трио как группу «Кэндзабуро Оэ» — я наконец разобрал этот бессвязный набор звуков. Название они, оказывается, получили в честь японского писателя, недавно записали альбом под названием «Япона мама», и этот альбом за небольшую денежку доступен всем желающим в магнитофонном качестве прямо тут, в клубе.

Солистом, к моему удивлению, оказалась не девушка, а гитарист. Он извинился за то, что у них опять неполный состав, пообещал выдать лучшую на свете акустику, но обманул.

Вообще, ребятам очень не повезло выступать после «Кино», которые уже тогда далеко продвинулись по пути к профессионализму; если бы эти поклонники японского писателя вышли на сцену первыми, у них был бы шанс — наши люди любят сирых и убогих. Но эта аудитория только что слушала «Каждую ночь» и «Последнего героя», и ей было, с чем сравнивать.

Голос у солиста оказался неприятным, а временами — противным, недостаток инструментов чувствовался очень остро, даже острее, чем в случае «Кино» — при отсутствии нормальной ритм-секции звук получался очень колхозным и не мог заполнить весь зал. Ребята, конечно, старались — они дудели в дудку и гремели маракасами, пытались хоть как-то заполнить постоянные неловкие паузы голосом, но без долгих репетиций, которых у них, очевидно, не было, получалось лишь хуже.

В середине второй песни — в ней было что-то про гостей — я решился.

— Алла, если хочешь, можем идти, — прокричал я ей прямо в ухо. — Этот рок-н-ролл, пожалуй, мёртв.

Она кивнула, и мы начали пробираться через толпу в сторону выхода.

У дверей, ведущих прочь из клуба, по-прежнему сидел одинокий Врубель и, кажется, что-то рисовал. Заметив нас, он вскочил со стула.

— Уже уходите? — обращался он вроде сразу к нам обоим, но смотрел исключительно на Аллу.

— Ага, пора нам. Скоро «Спокойной ночи» начнутся, там «Ну погоди» обещали. Нельзя такое пропустить!

— Ну раз «Ну погоди», то конечно, — улыбнулся он. — Как вам сейшн?

— Как всегда, на высоте, — Алла продемонстрировала кулак с оттопыренным большим пальцем. — Вспомнишь обо мне в следующий раз?

— О, разумеется! Никаких вопросов, всё как обычно. Это недели через две.

Мы снова обменялись с ним крепким рукопожатием — впрочем, я был уверен, что он забудет о моём существовании сразу же, как только я окажусь за дверью. Всё-таки по сравнению с Аллой я выглядел очень невзрачно.

Когда мы вышли на улицу, уже смеркалось. Я хотел было предложить Алле прогуляться до Таганской пешком, но моё внимание привлекло всё то же «Кино» — они как раз загружали свои гитары в «двушку». Я и не заметил, когда музыканты покинули зал, где они давали концерт.

— Покурим? — спросил я девушку.

Она проследила за моим взглядом и молча протянула руку, в которую я вложил последнюю сигарету. Мы прикурили и начали наблюдать, как «киношники» размещают свои вещи в небольшом по объему багажнике вазовского универсала. Справились они на «хорошо» — я бы на их месте кое-что изменил, чтобы груз не болтался, — но, возможно, у них были свои резоны сделать именно так.

Цой мазнул взглядом по нам с Аллой, и сел на заднее сиденье. Второй гитарист тоже сел сзади, а вот крупный барабанщик занял переднее место. Белобрысый парнишка как-то обреченно захлопнул дверь багажника, уселся за руль и, видимо, повернул ключ зажигания.