Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции - Юрий Николаевич Жуков

левее Чернова. По крайней мере, в вопросе о земле. Они знают: крестьянские депутаты принесут с собой в Учредительное собрание всю ту горячую и заветную ненависть к помещикам, которая накапливалась веками у русских “мужиков” против поработителей… И капиталисты с помещиками решили сорвать Учредительное собрание.

Рабочие, крестьяне, солдаты! Так и знайте: речь идет не об отсрочке на месяц, спор ведется на деле не из-за того, быть ли Учредительному собранию в октябре или в ноябре. Борьба идет из-за того, быть ли вообще Учредительному собранию. На самом деле дело идет к тому, чтобы отложить Учредительное собрание до конца войны, другими словами — сорвать его.

Прорвав большевистский фронт (имелись в виду июльские события — Ю. Ж.), капиталисты и помещики устремились против второй крепости — против Советов (выделено мной — Ю. Ж.). Тем без боя стали сдавать им фронт за фронтом. Тогда контрреволюция решила ударить по самому больному пункту — по Учредительному собранию. Московское (Государственное — Ю. Ж.) совещание собирается для того, чтобы похоронить Учредительное собрание…

Рабочие, солдаты, крестьяне! Подымайте голоса протеста, не позволяйте сорвать Учредительное собрание!»

Но как бы Зиновьев ни относился к решению Ленина отказаться от опоры на Советы, какие бы намеки ни делал в конце лета 1917 года, десятилетие спустя продолжал воспоминания, старательно обходя все спорные проблемы.

«Первые дни нашего пребывания в шалаше, — писал он, — текли несколько монотонно. Мы ложились рано и рано же вставали. Ничего не читали. Мало выходили из шалаша. Целые дни мы перебирали в памяти малейшие эпизоды протекших с калейдоскопической быстротой двух с половиной месяцев и, в особенности, последних дней пребывания на воле. Много-много раз Владимир Ильич возвращался к вопросу о том, можно ли было все же 3–5 июля поставить вопрос о взятии власти большевиками. И, взвесивши десятки раз все за и против, каждый раз он приходил к выводу, что брать власть в это время было нельзя».

Покончив на том с партийными делами, Зиновьев вернулся к быту. Вспоминал: «Дни становились все холоднее. Особенно ночи. Надвигалась осень. Не раз с тревогой задавали мы вопрос своему “хозяину”, тов. Емельянову: выдержит ли “крыша” нашего шалаша, если пойдут осенние дожди. Тов. Емельянов прикрывал эту крышу все более толстым слоем сена и уверял нас, что “крыша” выдержит.

Увы, она не выдержала. При первых же осенних дождях “крыша” стала все больше и больше протекать… Стало ясно, что долго нам оставаться в шалаше уже невозможно. К этому же времени была подготовлена возможность для В. И. конспиративно проехать в Финляндию, где по тогдашним временам он мог быть в сравнительной безопасности.

Мы начали “сворачиваться” и готовиться к “переселению”.

Помню, каким бодрым шагом мы, маленькая кучка — Владимир Ильич, Емельянов, Шотман, Рахья и я — двинулись лесом из шалаша, откуда с большими приключениями добрались в Лесное (северный пригород столицы — Ю. Ж.) на квартиру рабочего завода Леснера тов. Эмиля Кальске. Еще одну ночь провели вместе с В. И. на полу в маленькой комнатке у тов. Кальске. На следующий день В. И. отправился (переодевшись кочегаром) на локомотиве в Финляндию, я остался нелегально в Петрограде».

Кончая воспоминания, Зиновьев перешел с эпического тона на пафосный, умильно описывая пережитое.

«Прохладная звездная ночь. Пахнет скошенным сеном. Дымок от маленького костра, где варили чай в большом чайнике… Вот и кончился день. Ложимся в узеньком шалаше. Прохладно. Накрываемся стареньким одеялом, которое раздобыла Н. К. Емельянова. Оно узковато, и каждый старается незаметно перетянуть другому большую его часть, оставив себе поменьше. Ильич ссылается на то, что на нем фуфайка и ему без одеяла не трудно обойтись. Иногда подолгу не спишь. В абсолютной тишине слышно биение сердца Ильича. Спим, тесно прижавшись друг к другу…

Еще и теперь, через десять лет, частенько запах сена и дымок костра вдруг сразу напомнит это время, и уколет сердце, и защемит тоской. Почему с нами больше нет Ильича? Ведь все могло бы быть по-иному»59.

Глава 3

В начале осени 1917 года к политическим проблемам, раздиравшим страну, добавились и военные. Еще до подавления корниловского мятежа положение на фронте резко ухудшилось. 3 сентября (21 августа) русские войска оставили Ригу и отошли на север, к Вендену (ныне Цесис). По столице сразу же поползли страшные слухи. Мол, вскоре немцы совершат стремительный бросок и, не встречая сопротивления, возьмут Псков, а затем и Петроград. Власти хотя и опровергали возможность сдачи столицы, невольно подкрепляли ее. Приступили к эвакуации (тайной) золотого запаса и вполне открытой — художественных ценностей Эрмитажа и государственных архивов в Москву.

Чтобы хоть как-то восстановить свой авторитет, вернуть доверие населения, Керенский 14 (1) сентября реорганизовал правительство. Вернее, отправил его в отставку, а из четырех прежних министров — иностранных дел М. И. Терещенко, военного А. И. Верховского, морского Д. И. Вердеревского, почт и телеграфов А. М. Никитина — образовал Директорию, которую и возглавил. В тот же день Россия была объявлена республикой, которая получила герб — двуглавого орла, но без корон, скипетра и державы.

Тем не менее старый лозунг «Вся власть Советам», снятый VI съездом РСДРП(б) как не актуальный, стал исподволь возвращаться в массы. 13 сентября (31 августа) резолюцию о необходимости передачи всей власти Советам большинством голосов утвердил Петроградский совет. Точно такое же решение 18 (3) сентября принял и Московский совет рабочих депутатов. Вслед за тем председателями исполкомов обоих советов избрали Л. Д. Троцкого и В. П. Ногина — членов ЦК большевистской партии.

Несмотря на столь существенный сдвиг в раскладе политических сил, руководство РСДРП(б) не стало форсировать события. Оно опасалось, как бы старый боевой лозунг не привел к повторению июльских событий. Опасалось, что новое вооруженное выступление завершится поражением и тогда о революции в России придется забыть. Надолго, если не навсегда.

Так считали почти все члены ЦК, в том числе Ленин и Зиновьев. И пока рассчитывали на результаты Демократического совещания, созываемого ЦИКом для упразднения личного режима Керенского, создания власти, подотчетной ЦИКу, способной созвать Учредительное собрание в самом скором времени.

1.

22 (9) августа Ленин и Зиновьев, чтобы избежать налета полиции и ареста, тайно покинули Разлив. Владимир Ильич уехал в Финляндию, в Гельсингфорс. Григорий Евсеевич вернулся в Петроград, найдя надежное пристанище на северной окраине столицы — в Лесном, у рабочего машиностроительного завода «Айваз» Эмиля Кальске, на Ярославском проспекте, в доме 11, квартира 7.

Пребывая в глубоком подполье, не имея возможности постоянно общаться с товарищами по партии, с рабочими и солдатами, Зиновьеву пришлось