Двуликий Янус - Яков Наумов

— В части. Где же еще?

— В части? А как появилось в аттестате целое отделение солдат? Тоже в части вписали? Да вы, я вижу, шутник!

— Я не знаю, ничего не знаю… Это не я. Это Гитаев. Он все делал.

— Он? А на продсклад тоже он ходил? Один?

— Нет, на продсклад мы ходили вместе.

— Ах, вместе? И так-таки ничего не знаете? Полно!

Вопросы сыпались один за другим, и каждый требовал конкретного ответа.

Теперь Малявкин уже беспрестанно отирал пот, облизывал верхнюю губу. Он все больше и больше путался, ответы его были маловразумительными.

— Где остановился Гитаев в Москве, у кого? — внезапно спросил Скворецкий.

— Гитаев? — замялся Малявкин, собираясь с мыслями. — Я — я не знаю. Он мне не говорил.

— Не говорил?! Значит, прикажете понимать, вы жили в Москве не вместе, а порознь? Отвечайте.

— Мы… то есть я… мы жили порознь. — Малявкин говорил с отчаянием. — Хотя нет, вместе.

Малявкин вспомнил Нату и сообразил, что тут лгать бессмысленно: все, что знает Ната, знают, по-видимому, и следователи. Да, запутался он, заврался. Что делать? Что говорить? Малявкин смолк.

— Кстати, — настаивал Скворецкий, — почему, рассказывая о том, куда вы кинулись из прокуратуры, вы умолчали о Варламовых?

— Варламовы? — забормотал Малявкин. — Профессор Варламов? А что, что я должен сказать?

— Ну что сказать, это уж вам знать.

— Но, товарищ майор…

— Гражданин, — жестко сказал Скворецкий. — Гражданин майор. Товарищей больше для вас здесь нет, запомните. Итак, почему вы молчите о Варламовых? Думаете, не знаем? Наивно!

— Нет, я так не думал. Просто… просто я не хотел впутывать профессора в эту историю.

— В какую историю?

Малявкин не ответил. Он сидел понурясь, покусывая губы и молчал.

— Вот что, Малявкин, — заговорил Скворецкий. — Пора понять, что вы изобличены. Факты против вас. Все, что вы тут рассказали (майор приподнял со стола протокол допроса), — ложь. Ложь и чепуха. Ни слова правды. Ваша ложь обернулась против вас. Вы думаете, мы не знаем, что ваше удостоверение личности — фальшивка? Командировочное предписание — фальшивка. Продовольственный аттестат — опять фальшивка. И вам это превосходно известно. К чему же лгать? Нет, так дело не пойдет. И в молчанку играть не выйдет. Мой вам совет: одумайтесь. Пока не поздно, расскажите все. Сами. С самого начала. Не ожидая, пока мы начнем вас изобличать. Вас следователь уже предупреждал о последствиях. Сейчас мы вам предоставляем последнюю возможность. Ясно?

— Да, това… гражданин майор. Ясно.

— Кстати, куда вы девали финку, которой там, в прокуратуре, ударили начальника продовольственного склада?

На лице Малявкина проступило выражение неподдельного изумления:

— Я?.. Ударил?.. Но я никогда в жизни не держал финки в руках. Это… это неправда.

Малявкин вдруг уронил лицо в ладони и горько, взахлеб разрыдался. Во всей его фигуре было что-то мальчишеское: жалко вздрагивали плечи, вздрагивал смешной хохолок на затылке. Он плакал, как маленький ребенок, которого несправедливо обидели. Скворецкий долго, внимательно смотрел на него, потом задумчиво произнес:

— Что, тяжело? Понимаю. Очень тяжело. Но выход один — говорить правду. Только правду…

Малявкин молча, не отрывая рук от лица и продолжая всхлипывать, несколько раз судорожно кивнул головой.

— Вот и отлично, — сказал Кирилл Петрович. — Идите-ка сейчас в камеру, соберитесь с мыслями, потом поговорим. Условились?

— Зря вы его отпустили, Кирилл Петрович, — с недовольством сказал Горюнов, когда конвойный вывел Малявкина из кабинета. — Зря! Он бы сейчас все выложил.

Майор поморщился:

— Никуда он, Малявкин, не денется, некуда ему деваться. Часом раньше, часом позже, но он все расскажет. Уверен. Надо дать ему возможность прийти в себя, все обдумать, припомнить. Дело пойдет куда лучше, надежнее, достовернее. И потом, признаюсь тебе, смущает меня одна вещь — насчет финки. Понимаешь, верю я ему, что он финку в руки не брал, верю, а Попов, помнится, говорил, что финкой его пырнул именно Малявкин. Надо бы проверить. Ты съезди-ка с утра на продсклад, к Попову. Потолкуй с ним. Уточни.

Глава 10

Капитан Попов охотно отвечал на вопросы Горюнова. Он не помнит, кто его ударил финкой: Малявкин, Гитаев? Кажется, он говорил, что Малявкин, но это, значит, не так. Его ударил тот, другой, который убит. А что он перепутал фамилии, ничего странного нет. Ведь видел-то он их обоих чуть ли не один раз, да еще при таких обстоятельствах. Где уж тут разобраться, кто Малявкин, а кто Гитаев.

Как было условлено со Скворецким, о том, что Малявкин задержан, Горюнов Попову не сказал.

Из продсклада Виктор заехал на квартиру Варламовых. Там все было тихо, спокойно; ничего, что заслуживало бы внимания, не произошло. Ната вполне успокоилась и встретила Виктора радостно, как доброго знакомого. С оперативными работниками, которые дежурили на квартире, она уже успела подружиться и даже немного кокетничала.

За это время на квартиру никто не заходил, не появлялся. Правда, несколько раз звонили с работы Петра Андреевича. Так, во всяком случае, говорили звонившие. Ната всем отвечала, что профессора нет, уехал и она не знает, когда он вернется.

Еще звонила Баранова. Полина Евстигнеевна Баранова. Спрашивала Еву Евгеньевну. Настойчиво пыталась узнать, когда она будет. Больше тетушкой никто не интересовался, хотя вообще-то ей постоянно звонит Раиса Максимовна Зайцева.

Виктор слушал болтовню Наты не очень внимательно и, воспользовавшись первым же подходящим предлогом поспешил с ней распрощаться. Однако Кирилл Петрович отнесся к рассказанному Натой куда серьезнее.

— Зайцева? — говорил он. — Зайцева? Значит, Зайцева не звонила, хотя, как правило, звонит ежедневно? В чем же дело? Причин может быть много, но не исключена и такая: Зайцева ЗНАЕТ, что Еву Евгеньевну дома она не застанет. Поэтому и не звонит. А раз она это знает, то…

Скворецкий долго ходил по комнате, от стола к двери и снова к столу, молча потирая бритую голову.

— Как по-твоему, — он внезапно остановился, — Нате можно верить? Не подведет?

— Нате? — удивился Горюнов. — Ната произвела на меня хорошее впечатление. Она человек честный, порядочный, комсомолка. А во время опознания как держалась? Молодцом! Ну, а если я и ошибаюсь, если что и не так, так чем она может нас подвести? Сказать что-нибудь не то по телефону, так там же наши люди, не позволят.

Майор улыбнулся:

— Ната — комсомолка, ты прав, и я намерен поставить перед ней задачу посерьезнее, чем отвечать на телефонные звонки. Самостоятельную задачу.