Двуликий Янус - Яков Наумов

Дверь открыла сама Раиса Максимовна. Не успела Ната перешагнуть порог, как Раечка кинулась ей на шею и, всхлипывая, начала причитать: «Бедная девочка, бедное дитя… Какое несчастье, какое страшное несчастье!..» И тут Ната не выдержала и расплакалась.

— Стою и реву, — частила Ната, — стою и реву. Ну прямо как маленькая. И поделать с собой ничего не могу.

Раиса Максимовна увела девушку в свою комнату, начала отпаивать водой, успокаивать, а у самой тоже нет-нет, а слеза и навернется. Прошло много времени, пока Ната выплакалась и хоть немножечко пришла в себя, рассказать же Раисе Максимовне она ничего не рассказала. Та и так все знала: и о Малявкине с Гитаевым, и о «кошмарной угрозе» (так она и выразилась), нависшей над профессором Варламовым, и о бегстве Петра Андреевича и Евы Евгеньевны.

— Еще бы ей не знать! — сказала Ната. — Ведь в ту ночь, когда дядя с тетей ушли, когда вы у нас были, они к ней отправились, к Раечке. Представляете? Оказывается, именно там, у Зайцевой, они и сидели…

Горюнов при этих словах Наты так и подскочил на месте, но, бросив взгляд на майора, на его сурово сошедшиеся брови, промолчал. А Кирилл Петрович только крякнул и мрачно переспросил:

— У нее, значит? У Зайцевой? — И сказал: — Ну-ну, продолжайте, слушаем.

Ната рассказывала дальше. Ночь, по словам Раисы Максимовны, была ужасная. Все дрожали, ждали обыска, ареста. Петр Андреевич прилег было на диван, но так и не уснул, а Ева Евгеньевна с Раисой Максимовной и вовсе не ложились. Единственно, кто спал в эту ночь в квартире Зайцевых как ни в чем не бывало, это муж Раечки. Он вообще такой: в дела жены никогда не вмешивается.

Едва настало утро, только кончился комендантский час, как Ева Евгеньевна стала торопить Петра Андреевича, и они ушли. Совсем ушли.

«Как же? — спросила Ната. — Ушли? Куда? Куда они могли уйти?»

Но Раиса Максимовна заверила Нату, что и сама этого не знает. Всю ночь они с Евой Евгеньевной перебирали разные варианты, но так ни на чем и не остановились, а под утро Ева Евгеньевна будто бы вдруг решила: «Уедем из Москвы. Где-нибудь пристроимся. Свет не без добрых людей». С тем и ушла. И Петра Андреевича увела. А он… Э, да что там говорить: он как потерянный…

Раечка опять начала всхлипывать, но сказать больше ничего не сказала. По ее словам, с той самой ночи она не имела никаких вестей от Евы Евгеньевны и понятия не имеет, где сейчас Варламовы…

«Кстати, — полюбопытствовала Раиса Максимовна, — а у вас тогда, в ту ночь, обыск на квартире был? Как? Страшно? Ты-то как, ничего?»

Нате в эту минуту показалось, что Раечка на нее как-то странно посмотрела, но Ната нашла в себе силы спокойно ответить: «Нет. Какой обыск? Никакого обыска не было. Правда, приходили какие-то двое, спрашивали дядю. Повертелись, повертелись и ушли. Сказали — из института. С работы. Больше никто не был. Звонить, правда, звонили. По телефону. Но также с работы».

«Ну да, ну да, — часто закивала Раиса Максимовна. — Они, из НКВД, всегда так: говорят — с работы, или — вам телеграмма. А там суют тебе ордер в нос на арест и пистолет в придачу. Знаем их штучки!»

— Так и сказала: пистолет? Прямо в нос? — усмехнулся Скворецкий. — Ну и ну!

— Не вижу ничего смешного, — насупилась девушка. — Это же всем известно.

Ната внезапно смутилась.

— Ничего, — подбодрил ее майор. — Продолжайте. Мы это от вас уже слышали.

— А что? Разве это не правда? Разве у вас нет пистолетов?

— Почему? — серьезно сказал Кирилл Петрович. — Пистолеты у нас, конечно, есть. Но мы их применяем только тогда, когда нам оказывают вооруженное сопротивление. Вооруженное — понимаете?.. Однако вернемся к Раисе Максимовне. Значит, куда ушли Варламовы от Зайцевых, где они, Раиса Максимовна не знает?

Ната задумалась.

— Как вам сказать? Если Раиса Максимовна сказала мне правду, то — не знает. Но правду ли она сказала?

— А вы, вы как считаете? — быстро спросил Горюнов.

Ната пожала плечами:

— Право, не знаю. Раиса Максимовна — человек не очень хороший, а плохой человек всегда может солгать.

— Но вам-то зачем ей лгать, вам, с какой целью? — сказал Скворецкий. — Она и так вам вон сколько всякого рассказала. Или рассказывала сгоряча, а потом одумалась, так, что ли? Какое у вас, у вас лично, сложилось впечатление?

— Не знаю, — повторила Ната. — Ничего не знаю. Ничего не могу сказать.

— А насчет продовольственных карточек вы ей говорили?

— Ну конечно. И о карточках говорила, и говорила, что не могу понять, зачем они ушли, зачем это сделали. А она свое: ты, мол, дурочка. Ничего не понимаешь. Не уйди Петр Андреевич, его бы сцапали. Посадили. В тюрьму…

— А карточки, карточки?.. — нетерпеливо спросил Горюнов. — Как быть с карточками?

— Раиса Максимовна ничего не сказала, только охала и вздыхала.

— Ладно, — подвел итог Скворецкий, поднимаясь и протягивая Нате руку. — Давайте лапку. Вы сделали большое и нужное дело, держались молодцом, как и подобает комсомолке. Спасибо вам превеликое.

— А как же дальше? — жалобно спросила Ната. — Что будет дальше? И потом, я же должна заявить в свою организацию или в райком… Все рассказать. Как вы считаете?

— В райком? Нет, в райком сообщать пока ничего не надо. И в организацию тоже. Да и что, собственно говоря, вы можете сейчас сообщить? Что дядя и тетя ушли из дама? А какое до этого дело комсомольской организации? Нет, Ната, пока уж положитесь на нас и ничего никуда не сообщайте.

Ната тяжело вздохнула:

— Хорошо, я никуда не пойду. Но что же все-таки будет дальше? Мне-то что делать?

— Первое: не волноваться. Можете мне поверить — все образуется. И дядя с тетей объявятся. Рано или поздно, но объявятся. Главное сейчас — выдержка. Вы уж подежурьте у телефона, очень это сейчас важно. И товарищей наших пока придется у вас подержать.

— Ладно, — кивнула Ната. — Я все сделаю, как вы говорите.

Как только Горюнов и Скворецкий очутились на улице, Виктор, сгорая от нетерпения, схватил Кирилла Петровича за руку и, не пытаясь скрыть волнение, сдавленным голосом зашептал:

— Кирилл Петрович, а Кирилл Петрович! Раечку надо брать. Зайцеву. Немедля брать. И — допрашивать. Знает она, где Варламовы. Убей меня бог, знает!

— Не пори горячки. — Скворецкий высвободил руку. — Брать Зайцеву нет оснований. Да и к чему? Никакой уверенности в том, что она знает местонахождение Варламовых, у нас нет. А если и знает, да не скажет? Тогда что? «Допрашивать»! Ишь ты какой быстрый! «Допрашивать»! — Кирилл Петрович сердито фыркнул. — Нельзя, брат, так. Нельзя. Зайцева — это ниточка, очень тонкая ниточка, которая появилась и может привести к Варламовым. Рвать такую нитку допросом не просто глупо, а преступно. Понял?