Медноголовый - Бернард Корнуэлл

Однако следующая фраза Адама заставила Джеймса усомниться в данном утверждении.

— К моему глубочайшему сожалению, я пришёл к выводу, что мир, окончательный и бесповоротный, возможен лишь в одном случае… — Адам помолчал и добавил твёрдо, — В случае окончательной и бесповоротной победы Севера. Вы мне верите?

— Э-э, да… Разумеется. — пробормотал ошеломлённый Джеймс.

Признание Адама поразило его, как громом. Остановившись, Джеймс смотрел на собеседника и не слышал звона корабельной рынды, что звала пленных на борт.

— Молюсь об этом вместе с вами. — присовокупил северянин уже более осмысленно.

— Молитв мало. — Адам достал из кармана небольшую, напечатанную на тончайшей бумаге Библию и вручил Джеймсу, — Прошу вас передать это на Север. В обложку зашиты полный список частей нашей армии, их численность к настоящему моменту и дислокация в Виргинии.

Адам скромничал. Тайник, в который он превратил кожаную обложку Библии, хранил самые подробные сведения об укреплениях обороны северной Виргинии, какие только мог собрать, будучи штабным работником, Адам: количество солдат в каждой из бригад, исходя из отпускаемого им продовольствия, и предположительное число новобранцев, которыми может пополнить армию Конфедерация весной в случае введения всеобщей воинской повинности; сколько новых орудий еженедельно поставляют армии литейные цеха Ричмонда и какие из редутов вокруг Сентервилля с Манассасом за неимением настоящих пушек оснащены макетами. Адам передавал Северу подробный план строящихся укреплений южной столицы со сроками окончания строительства каждого из сооружений; сообщал об идущих в обстановке строгой секретности на верфях Норфолка работах над новым броненосцем и о фортах, стерегущих речные подходы к Ричмонду. Фальконер-младший описывал слабости Юга и его силу, пытаясь донести до северян простую мысль: один мощный удар сметёт Конфедерацию, будто порыв ветра — карточный домик.

Адам питал надежду, что переданной им информации будет достаточно, чтобы покончить с войной, но сознавал, что от него могут потребовать ещё. Меряя шагами грязный причал, кропимый стылой моросью, Адам инструктировал Джеймса, как держать связь. Он тщательно продумал схему, стараясь предусмотреть малейшие из случайностей, что могут его выдать.

— В идеале я предпочёл бы избежать любых будущих контактов, однако идеалы редко совпадают с жизненными реалиями, поэтому прошу вас никогда не упоминать моего имени ни в личных разговорах, ни, тем более, в переписке.

— Само собой, само собой. — кивал Джеймс, сжимая холодную кожу обложки Библии.

Ему было стыдно. Стыдно за эгоистичное, недостойное христианина ощущение счастья, потому что вызвано оно было лишь в малой степени открытием, что приятный ему человек сочувствует делу Севера и готов помогать с риском для жизни. Главным было другое: с бумагами, спрятанными в Библии, Джеймс возвращался домой не пленённым адъютантом битого генерала, а триумфатором. Вестником грядущей победы. На его молитвы было отвечено стократ.

Адам истолковал его замешательство на свой лад:

— Нет, если потребуется, я могу и далее снабжать вас сведениями, но именно вас. Лично вас. Никого более. Кроме вас, я никому не доверяю.

По обе стороны фронта хватало господ, готовых за понюшку табаку и бутылку виски мать родную продать, не то, что имя поставщика секретных сведений из вражеского стана. Джеймсу Старбаку Адам доверял. Но только ему.

— Вы дадите мне слово честного христианина, что будете держать в секрете моё имя?

— Да. — выдохнул Джеймс, ослеплённый нежданной-негаданной улыбкой фортуны.

— В секрете абсолютно от всех. — уточнил Адам, — Если вы откроете моё имя самому МакКлеллану, я не могу быть уверен в том, что генерал не проговорится кому-либо ещё, а этот «кто-то» может стать моей погибелью. Обещайте мне. Никому. Пусть всё останется лишь между нами двумя.

— Обещаю. — торжественно сказал Джеймс.

Вновь ударили в рынду. Северянин оглянулся на судно и торопливо полез во внутренний карман потрёпанного мундира. Достав оттуда свёрток промасленной бумаги, стряхнул обёртку. Внутри оказалась карманная Библия в захватанной пальцами обложке.

— Передадите её Нату? — попросил Джеймс, — Я хочу, чтобы он читал её.

— С удовольствием. — Адам принял томик.

Джеймс обернул бумагой Писание, отданное ему южанином, и добавил с теплотой в голосе:

— И скажите ему, что, буде он решится вернуться на Север, я приложу все силы, чтобы примирить его с отцом и матушкой.

— Скажу. — согласился Адам, хотя сомневался, что Нат может вдруг пожелать возвратиться.

— Эй, мистер, надумали остаться? — окликнул Джеймса матрос с судна.

— Помните. Вы обещали. — быстро сказал Адам, — Ни слова о том, от кого вы получили информацию.

— Никому. — заверил его Джеймс.

— Благослови вас Господь. — Адама захлестнула волна приязни к этому неуклюжему человеку, в котором он нашёл истинного брата во Христе, — Благослови Господь Соединённые Штаты.

— Аминь в том. — Джеймс протянул ладонь, — Буду молиться за вас.

— Спасибо.

Адам потряс ему руку, и северянин подбежал к трапу.

Едва Джеймс очутился на борту, сходни убрали и отдали швартовы. Майор стоял у поручней с Библией в руках. Пароход сдвинулся с места, и пленники издали радостный крик. Боковые колёса начали вращаться, взбивая лопастями мутную речную воду. Северяне приветствовали движение гребных колёс новым воплем, безмолвствовал лишь Джеймс Старбак. Дымовая труба корабля выкашляла клуб грязноватого дыма, тут же растянутого ветром над рекой.

Адам наблюдал, как судно идёт мимо верфи, подгоняемое течением. Он помахал напоследок Джеймсу и перелистал Библию северянина. Поля её были густо исписаны пометками и примечаниями. Это была Библия человека, выше всего на свете ставящего волю Господа, Библия настоящего христианина. Адам закрыл книгу, стиснув её, будто надеялся, что слово Божье придаст ему крепости духа, и пошёл к своей лошади. Ни холод, ни пронизывающий ветер не могли испортить ему настроения. Он поступил правильно. Он выбрал путь мира, единственный путь, который мог принести покой его многострадальной стране, вновь слитой воедино из двух половинок Севера и Юга, ибо такова воля Господня.

Адам скакал в город. Позади юноши пароход плюхал и дымил по речному изгибу, неся груз измены и мира.

Часть вторая

4

Днём официального вступления Джефферсона Дэвиса в должность президента Конфедеративных Штатов Америки стал день рождения Джорджа Вашингтона. Это была вторая инаугурация Дэвиса. Первая состоялась в Монтгомери, штат Алабама, но там Дэвис принимал на себя обязанности президента временного правительства. Теперь, избранный должным образом и по праву обосновавшийся в новой столице, он готовился официально принять высокий пост второй раз, и то, что это должно было произойти в день рождения Джорджа Вашингтона, имело огромное символическое значение, но денёк выдался гадостный. С утра зарядил дождь, вынудивший огромную толпу, собравшуюся на Капитолийской площади Ричмонда, прятаться под зонтами, так что со стороны казалось, будто ораторы выступают перед полем блестящих чёрных валунов. Капли барабанили по кожаному верху экипажей и зонтам так громко, что никто, кроме стоявших у самой трибуны, не разобрал ни речей, ни молитв, ни даже слов принесённой президентом присяги. После клятвы новоиспечённый президент под кашель и чих окружения призвал Господа благословить дело Юга. Мрачные февральские облака низко плыли над городом, темня и лишая его ярких красок. Не могли они справиться лишь с новым флагом Конфедерации. Стяги, висящие на флагштоках за трибуной и на каждой крыше, сколько хватало глаз, представляли собой алое поле с косым крестом святого Андрея. Крест был синим и на нём размещались тринадцать белых звёзд, из которых одиннадцать означали одиннадцать взбунтовавшихся штатов, а ещё две — Кентукки и Миссури. На верность последних двух претендовали обе воюющие державы, но для южан, с их склонностью всюду искать добрые предзнаменования, их наличие в составе Конфедерации было важнее. С Кентукки и Миссури южане могли утверждать, что их государство состоит из тринадцати штатов, так же, как и другое государство, основанное восемьдесят шесть лет назад. Впрочем, в жмущейся под зонтами толпе находились и такие, кто напоминал, что тринадцать — число несчастливое, да и погодка в день инаугурации не предвещает новому президенту ничего хорошего.