Медноголовый - Бернард Корнуэлл

Адам Фальконер скакал на коне по солнечной прогалине, громко призывая остальные роты Легиона поддержать Старбака и его людей, а майор Бёрд уже вёл знамённую группу к чаще, оглашаемой рёвом атакующих южан, выстрелами и командами северных офицеров, которых никто не слушал.

Труслоу предложил северянину, что встал у него на дороге, бросить винтовку, но тот то ли не разобрал в общем гаме слов сержанта, то ли плевать на них хотел, и охотничий нож одним скупым движением оборвал его бренное существование. Группа северян, которым пути к отступлению отрезал наступающий через луг Легион, в растерянности развернулись и помчали прямиком в объятия роты Старбака. Осознав на бегу ошибку, они запнулись и поспешно подняли руки вверх, показывая, что сдаются. Лишь их офицер метнулся к Старбаку. Натаниэль ушёл от выпада его сабли и ударил штыком вперёд снизу вверх. Кривое лезвие скользнуло по рёбрам северянина. Старбак пришипел сквозь зубы ругательство. Надо было бить сверху в живот.

— Нат! — умоляюще выпалил северянин, — Не надо, прошу!

— Иисусе! — вырвалось у Старбака.

Человек, которого он ранил, был прихожанином церкви преподобного Элиаля и старым приятелем Натаниэля, делившим с ним тягучую бесконечность занятий в воскресной школе. Последнее, что слышал о нём Старбак, это то, что Уильям Льюис будто бы поступил в Гарвард. Сейчас же Уильям Льюис хрипел, зажимая рану на рёбрах:

— Нат, неужели это ты?

— Брось саблю, Уилл.

Уильям Льюис помотал головой. Нет, он не отказывался разоружаться, просто не мог поверить до конца в то, что чуть не прикончивший его мятежник оказался старым знакомцем. Заметив не сошедшее с лица Старбака выражение боевой ярости, он торопливо кинул клинок наземь:

— Я сдаюсь, Нат!

Старбак оставил его стоять над брошенной саблей и побежал догонять своих бойцов. Встреча с человеком из прошлой жизни лишила его душевного равновесия. Неужели этот батальон — его земляки-бостонцы? Если так, то сколько из бегущих, стреляющих, сражающихся врагов узнали его? Сколько из знакомых ему семейств наденут траур по его вине? В следующий миг тоскливые мысли вылетели у него из головы. Солдаты Старбака обступили бородатого детину без форменной куртки, в одной только перетянутой подтяжками сорочке. В левой руке верзила держал на манер дубины артиллерийский прибойник, в правой — короткий, похожий на римский гладиус, тесак, которыми вооружались за казённый счёт пушкари. Бежать бородачу было некуда, да он и не собирался сдаваться в плен, выбрав геройскую смерть вместо скулежа о пощаде. Детина свалил одного из парней Старбака и рычал оскорбления остальным. Сержант Мэллори, брат покойной жены Труслоу, выстрелил в пушкаря, но промахнулся, и тот, как разъярённый медведь, пружиной развернулся к худенькому жилистому ирландцу.

Палаш пешей артиллерии образца 1832 года. Справа — сержант с палашом на поясе.

— Он мой! — выкрикнул Старбак, отталкивая Мэллори в сторону, и шатнулся назад, увёртываясь от прибойника.

Ввязался в схватку Натаниэль потому, что полагал это своим офицерским долгом. Рота должна видеть, что её командир неустрашим и от драк не бегает. Тем более, сегодня он ощущал себя непобедимым. Азарт боя тёк в его жилах жидким огнём. Он сделал выпад штыком и засмеялся, когда кривое лезвие отбило вбок клинок пушкаря.

— Сволочь! — выплюнул бородач, закрутив тесак в серии бешеных ударов.

Он надеялся отвлечь внимание Старбака клинком, чтобы, изловчившись, огреть прибойником. Детина был абсолютно уверен, что обвёл вражеского офицерика вокруг пальца, и щерил зубы, предвкушая, как брызнут мозги из-под утолщённого навершия прибойника. Но Старбак был начеку и успел присесть. Прибойник рассёк воздух над верхушкой его мягкой шляпы. Бородача, не ожидавшего, что противник уклонится от его могучего замаха, повело вслед за импровизированной дубиной, и Старбак поймал его на штык, чувствуя, как сталь входит в тугую плоть. Капитан заорал, а детина дёрнулся и завалился, трепыхаясь на лезвии, будто пронзённая острогой рыбина.

Задыхаясь, Старбак пытался высвободить штык, но тот застрял. Детина выронил оружие и тоже схватился за торчащую из тела винтовку. Штык упорно не желал покидать внутренности артиллериста. Старбак нажал на спуск, надеясь, что это поможет. Пушкарь всхлипнул, когда пуля проложила себе путь сквозь его тело. Капитан дёрнул винтовку ещё раз и, окончательно распрощавшись с надеждой извлечь её, отпустил оружие. Достав из кобуры английский револьвер, Старбак побежал от умирающего бородача догонять своих. В глаза бросилось то, что рота «К» больше не была в лесу по эту сторону прогалины единственным подразделением южан. Меж деревьев всюду мелькали серые и крашеные орехом мундиры. Их было столько, что северяне заметались и от безвыходности посыпались через обрыв вниз, к узкой слякотной полоске у воды. Сержант из Нью-Йорка, съезжая, не удержался на ногах, покатился и сломал о валуны у подножия обрыва голень.

— Нат! — осадил жеребца Адам, — Отзови их!

Старбак непонимающе уставился на друга.

— Всё кончено! Ты победил! — Адам ткнул рукой в направлении усеявших гребень обрыва конфедератов, открывших огонь по сгрудившимся внизу меж водой и склоном янки, — Останови их!

Тон его был обвиняющим, будто Старбак был лично ответственен за это стихийное выражение торжества над поверженным врагом. Адам гневно сверкнул глазами и поскакал искать того, у кого достаточно власти и гуманности, чтобы прекратить начинающуюся бойню.

Но прекращать её никто не хотел. Северянам внизу было некуда деться, и южане без жалости палили в плотную шевелящуюся массу. К вернувшейся лодке кинулись, топча раненых, сразу десятки людей, и она под их весом перевернулась. Отчаянно заверещал подхваченный стремниной бедолага. Другие пытались плыть, но воду вспенивали, поднимали фонтанчиками пули, и она окрасилась кровью. Люди тонули, люди умирали, люди истекали кровью, а расстрел без конца и жалости продолжался. Южане заряжали и палили, заряжали и палили, заряжали и палили, насмехаясь над разбитым и пойманным в ловушку противником.

Старбак подобрался к краю обрыва и заглянул вниз. Там был ад. В сгущающихся сумерках казалось, что там ворочается многоногое, многорукое и многоголовое чудовище, издыхающее, но всё ещё огрызающееся выстрелами. Старбак сунул револьвер за пояс и, сложив ладони рупором, проорал янки предложение перестать валять дурака и сдаваться, но единственным ответом ему были вспышки выстрелов внизу и свист пуль над макушкой. Старбак выхватил пистолет и опорожнил барабан, не целясь. Труслоу поодаль, наоборот, вёл огонь, тщательно выбирая мишени из числа плывущих на другой берег. Нажимал спуск, отдавал винтовку и принимал другую, заряженную, у стоящих позади него бойцов. Проток был заполнен людьми, сколько хватало глаз: живые барахтались, мёртвых уносило течение, выбрасывало на берег дальше, прибивало к топлякам. Потомак превратился в реку смерти, кипящую от пуль, разбавленную кровью, заполненную трупами.