Подозрения мистера Уичера, или Убийство на Роуд-Хилл - Кейт Саммерскейл

— Может, это и верно, — ответила Констанс. — Но как бы ты чувствовал себя на моем месте?

Работа Уичера состояла не только в сборе информации, но и в ее систематизации. Главное для детектива — точно восстановить общую картину. Уичер считал, что мотивы Констанс ему теперь ясны: она убила Сэвила из-за «ревности или злобы», испытываемых по отношению к детям мачехи и усугубляемых ее «неадекватным душевным состоянием». Особо благосклонное отношение к миссис Кент-первой, наблюдаемое ею, могло возбудить мстительные чувства. Миссис Кент-вторая, воспитывавшая Констанс как дочь, с рождением собственных детей отдалилась от нее, и это могло настроить девочку против мачехи.

Бегство детей в Бат навело Уичера на мысль, что дома им жилось не сладко и они были готовы взять судьбу в свои руки. А коли так, то у них могли возникнуть тайные замыслы и для их осуществления необходимо было прибегнуть к хитрости и обману. В качестве такового инструмента и был использован туалет в кустарнике, потаенное место, где Констанс раньше приняла новый облик, а теперь вот избавилась от вещественных доказательств. В одном из своих отчетов Уичер специально подчеркивал, что «тело было обнаружено там же, где перед бегством из дому она выбросила свою одежду и пряди волос… переоделась мальчиком, предварительно изготовив часть мужского облачения и спрятав его в кустах до дня бегства». Самый этот день можно воспринимать как первый шаг к убийству Сэвила.

Всю эту неделю Уичер работал в одиночку. Как писала «Сомерсет энд Уилтс джорнэл», он «энергично и усердно вел расследование, никого в него не посвящая, за исключением, пожалуй, мистера Фоли. Он сам отыскивал, посещал и расспрашивал всех, кто хоть как-то был связан со случившимся, и ухватывался, разматывая ее до конца, за любую ниточку, способную привести к цели». Другая газета, «Вестерн дейли пресс», также характеризовала действия детектива как «энергичные» и «умелые».

Уичер не раскрывал содержание своих визитов, разве что в интервью с местными дуалистами обмолвился, что «у него в руках нить, которая в не столь отдаленном будущем приведет к раскрытию преступления». Эти слова были в точности приведены в «Бат кроникл». Конечно, это было преувеличение — пока у Уичера была только версия, — но он рассчитывал обескуражить преступника и заставить его во всем сознаться. «Бристоль дейли пост» высказывала сомнения в том, что Уичер добьется успеха: «Можно скорее надеяться, нежели ожидать, что свойственная ему проницательность позволит разгадать эту тайну».

«Проницательность» — это слово часто мелькало в газетах и книгах применительно к детективам. Вот и «Таймс» отмечала «присущую Уичеру проницательность». Диккенс чрезвычайно высоко ставил «поразительную остроту взгляда… знания и проницательность» Чарли Филда. «Лисьим чутьем» наделил Уотерс героя одной из своих детективных новелл. Понятие это подразумевает скорее развитую интуицию, нежели мудрость. В XVII–XVIII веках «чуткий» зверь наделялся острым обонянием: по аналогии самых первых детективов, за их стремительность и ловкость, сравнивали с волками и собаками.

Шарлотта Бронте, в свою очередь, уподобляла детектива ищейке, берущей след дичи по запаху.[46] Герой рассказов Уотерса, опубликованных в пятидесятых годах, представлял собой нечто среднее между охотником и охотничьим псом, настигающим добычу: «охота за ним шла вовсю», «я загнал его в ловушку», «я напал на правильный след».

«Если и есть в наши дни профессия, сохраняющая дух приключений, — писал знаменитый эдинбургский детектив Джеймс Макливи, — то это, безусловно, профессия детектива. Ему свойственна страсть охотника. Но если цель последнего заключается лишь в том, чтобы загнать и уничтожить часто совершенно невинное животное, то детектив руководствуется высоким стремлением облагодетельствовать общество, избавив его от скверны». Детективы, работающие в городе, преследуют свою добычу, рыская по улицам, определяют грабителей и мошенников по характерным приметам и следам, невольно оставляемым ими на месте преступления. «Лондон — гигантский лес или чаща, — писал столетием ранее Генри Филдинг, — и в нем вор может укрыться так же надежно, как дикий зверь в пустынях Африки или Аравии. Ибо, перебираясь из одной части города в другую, постоянно меняя место жительства, он может избежать угрозы быть обнаруженным». Подобно тому как исследователи Викторианской эпохи без устали перемещались по пространствам империи, расширяя ее границы путем присоединения новых земель, детективы проникали в самые глубины городской жизни, в районы, казавшиеся людям среднего класса такими же экзотическими, как аравийские пустыни. Детективы научились распознавать различные виды проституции, карманных краж, домашних ограблений и затравливать мошенников в их же логове.

Специальностью Уичера были городские «артисты». Подобно героине романа Эндрю Форрестера «Женщина-детектив», он «в основном имел дело с людьми, носившими маски». Так, в 1847 году Уичером был арестован Ричард Мартин, он же Обри, он же Бофор Купер, он же капитан Конингем, который, приодевшись под джентльмена, принимал доставленные по заказу модные сорочки. На следующий год Уичер поймал Фредерика Херберта — молодого человека «благородного вида», обманом выманившего у одного лондонского седельника ящик с ружьями, у художника — две цветные эмали, а у орнитолога — чучела восемнадцати колибри. Литературным двойником Уичера был Джек Хокшоу, детектив из пьесы Тома Тейлора «За примерное поведение» (1863). Само имя его звучало почти так же, как название хищной птицы.[47]«У Хокшоу, — говорится в пьесе, — самое острое зрение во всем отделе». Он преследует изощренного преступника, имеющего «столько же обличий, сколько и имен». «Сегодня вы можете принять его за уголовника, а завтра раскланяться как с пастором, — говорит Хокшоу. — И все равно я отыщу его, под каким бы обличьем он ни скрывался».[48]

Некоторые местные газеты приветствовали появление Уичера в Уилтшире. «Мастерство лондонского детектива, хорошо знакомого с преступным миром города, удачно дополнит опыт наших местных полицейских, — писала в номере от 18 июля 1860 года „Бат кроникл“, — и можно надеяться на то, что следствие идет в верном направлении». Как бы то ни было, однако, расследуя преступление, совершенное в этом живописном селении, Уичер оказался на почве куда более зыбкой, нежели в городе. Ибо здесь он имел дело не с вымышленными фамилиями и адресами, но с потаенными фантазиями, подавленными желаниями, тайниками души.

Глава 8

ЧТО ТАМ ТВОРИТСЯ, В НАГЛУХО ЗАКРЫТОМ ДОМЕ?

19 июля

В четверг, 19 июля, по распоряжению Уичера было проведено снижение уровня воды во Фруме — чтобы легче было исследовать дно. Река протекала меж высоких крутых берегов под сводом хвойных деревьев, обозначая границу владений Кента. После почти трех недель сухой погоды вода немного спала, но тем не менее половодье не проходило, да и течение оставалось довольно быстрым. Чтобы понизить уровень воды, рабочим пришлось перекрыть реку выше плотины. Потом, вооружившись граблями и крюками, они на лодках двинулись вверх по течению в надежде зацепить выброшенный нож или кусок материи.

Полиция тем временем прочесывала клумбы и сады в пределах поместья, потом занялась полями, начинавшимися сразу за газонами. Вот как описывает местность, примыкающую к его владениям, сам Кент: «Позади дома — большой сад, за ним — поле с высокой травой; занимает оно около семи акров… Место открытое и легкодоступное». Такое описание усадьбы, будто бы открытой и продуваемой всеми ветрами, свидетельствует о том, что ее хозяина после смерти сына охватило чувство беззащитности. Частной жизни семейства пришел конец, его тайны вышли наружу, и обитатели дома на Роуд-Хилл во всей своей неприглядности предстали перед публикой.

Поначалу Сэмюел изо всех сил старался держать полицию подальше от помещений, занимаемых членами семьи и слугами. Подобно Элизабет Гаф, он упорно твердил, что Сэвила убил посторонний — вероятно, какой-нибудь обезумевший фермер, решивший отомстить семье за допущенную по отношению к нему несправедливость. Сэмюел еще до приезда Уичера показывал суперинтенданту Вулфу места, где мог бы укрыться человек, тайно проникший в дом. «Вот комната, которая почти всегда пустует», — говорил он, показывая меблированную комнату для гостей. «Да, но откуда незнакомцу-то известно, что сюда редко кто заходит?» — возражал Вулф. Потом Кент повел его в кладовую, где были свалены детские игрушки. «Ну, здесь-то уж точно никто не стал бы прятаться, — заметил Вулф, — просто из боязни, что кто-нибудь может зайти за игрушкой». Что же до «голубятни», небольшого помещения прямо под крышей, заявил он, то «тут полно пыли, и если бы кто-нибудь сюда заходил, я бы сразу заметил следы».[49]