Прощание с Днем сурка - Александр Бруссуев

Кем были местные жители по своей кастовой принадлежности, половым признакам и вероисповеданию мы не знали, но то, что признают они только силу, осознали быстро.

Выбираться на берег вынуждала телефонная компания, которая установила в Кунде сарай с четырьмя массивными телефонными аппаратами фирмы «Будавокс». Наверно, эта фирма производила средства для колки орехов, а получились нечаянно тонкие приборы связи. Пять минут разговора по такой трубочке вызывали в правой руке такую усталость, что дальше приходилось прибегать к помощи левой. А после окончания разговора бицепсы подрагивали, как после хорошей гантельной разминки. Но, тем не менее, заплатив сколько-то рупий (около пяти долларов) можно было полчаса разговаривать с домом. Правда, совсем неплохая связь временами прерывалась непотребными воплями на местном жаргоне, разговором двух или больше ишаков, но главное-то было в радости общения с Родиной, с близкими людьми. А после окончания разговора можно было вытрясти с мерзкого карлика, который ведал сараем, возврат части денег за некачественные услуги. Причем, не употребляя слово «пожалуйста». Ведь вежливость для них — проявление слабости, а слабых они терзают без всякого сожаления.

По дороге от судна до хибары электросвязи встречается масса босоногих, замотанных в одеяла, субъектов. Все они пытают удачу в поисках хоть какого-то заработка. Некоторые обращают на нас внимание ровным счетом столько, чтоб удовлетворить любопытство по поводу больших белых людей. Но есть и такие, которые, чуть отстав, старательно изображают безразличие, но, тем не менее, продвигаются по маршруту, выбранному не ими. Тогда приходится выполнить ряд нехитрых процедур, позволяющих предотвратить попытку нападения, а именно:

1. прекратить движение, обернуться с высоко поднятой головой в сторону аборигенов, лелеющих злые помыслы.

2. спокойно и неторопливо приблизиться к толпе недоброжелателей, внимательно наблюдая за реакцией последних. Как правило, большая часть начинает выражать некое смущение, бросая взгляды под ноги и на какого-нибудь одного джигита. Вот он-то, как раз, и есть предводитель всей шоблы, толкающий своих друзей — интеллигентов из кружка по изучению марксизма — ленинизма на путь радикального экстремизма.

3. стремительно дать в глаз лидеру неформалов, можно добавить ногой под живот, и закричать на чуть пристыженную толпу громко, повелительно и лучше всего на русском языке. Слова, как правило, просты, незамысловаты, но очень убедительны в своей выразительности.

4. если сине-коричневые потомки вымерших человекообразных обезьян начинают пятиться, значит можно спокойно двигаться дальше. Ну а если они решают вести себя неадекватно, даже агрессивно, значит это переодетый отряд местной полиции. Тогда дело приобретает совсем другой оборот, но об этом позднее. Хотя с нами такое произошло только один раз, чаще разгоняли толпу по разным темным углам.

Поодиночке в Индии мы не передвигались, всегда страховали друг — друга. Один воспитывает аборигенов, другой всегда наготове, чтобы вовремя убежать, сходить на судне в туалет, попить чай с вареньем, похожим на солидол, и позвать подмогу.

Приходили к нам, конечно, разного рода торговцы, продавали всяческое барахло. Очень колоритной фигурой был сопливый пацан, который мог по несколько часов кряду держать поднятым кверху большой палец руки, прикрикивая при этом: «Небраска!» Что этим он хотел сказать — не понятно. То ли, что собирается туда уехать, то ли, что весь товар ему этот американский штат в знак особого уважения поставляет. Он держал свой палец даже тогда, когда находился желающий приобрести пару носков, или майку, или сувенирную подделку, или любую другую сущую безделицу. Но этот малец никогда без боя не отдавал сдачи с покупки. Любая сумма, оказавшаяся в его цепких лапках, становилась собственностью, с которой он расставаться просто физически не мог. Он пытался всучить взамен денег всякую дрянь, визжал, как порося, скалился, как волчонок, плакал потом, размазывая по чумазому лицу слезы жадности. Но упорно, к каждому приходу судна, появлялся со своим огромным баулом и кричал швартующимся матросам свою «Небраску», задирая палец в небо.

Приходил и местный цирюльник, считающий наш пароход местом своей работы. Впрочем, за доллар — два, он мог вполне аккуратно оболванить любого под любой парикмахерский заказ. Мы этим пользовались, зачем лохматым-то ходить. Однажды место нашего брадобрея занял совсем незнакомый, вжикающий опасной бритвой по кожаному ремню, индус помоложе, будто собираясь нас всех тут почикать. Внезапно к судну со сверхзвуковой скоростью стало приближаться облако пыли. Наш парикмахер где-то завесил ухо, но все равно мчался, очнувшись, со скоростью ветра. Влетел на борт, минуя трап, презрительно смерил глазами конкурента и заверещал, ударяя себя в тщедушную грудь кулаком, выпячивая верхнюю губу с усами — ниточкой, провозглашая: «Это моя корова — и я ее дою!» Но противник вознамерился упорствовать и выставил вперед свою бритву. Великодушный Шрек, оказавшийся начеку, рискуя быть порезанным, отвесил самозванцу волшебный пендаль, и тот рыбкой вылетел на берег. Но наш мастер по прическам даже не успел, как следует, насладиться мигом справедливости, потому что вылетел следом, взмахнув в полете для приличия руками. Противники встали на ноги почти одновременно, продолжая испепелять друг друга взглядами. Пришлый потянулся в пыль за выпавшим лезвием, но сразу получил сквозной укол в ладонь ножницами, опечалился, покричал немного для пущей важности и был таков. Победитель презрительно осмотрел ножницы, с которых капала кровь, и театральным жестом забросил сей колющий предмет далеко в Нил. Но так как голубая жила Африки находилась за тысячи лье отсюда, на другом континенте, то грозное оружие брадобреев и цирюльников булькнуло поблизости, в местную вонючую речку.

Шрек, зауважавший самоотверженного парикмахера, махнул ему рукой, заходи, мол, ладно. Тот с достоинством поднялся и первому же клиенту взвинтил цену на целый доллар. Так цену и держал, компенсируя, наверно потерю любимых ножниц. Впрочем, никто из экипажа не возроптал.

Часто случались на борту официальные гости. Любой, одетый в песочного цвета костюм, да еще и с погончиками на плечах, старательно надувал щеки от важности, поднимаясь на борт. Кем там он был на самом деле: помощником писаря секретаря, или адъютантом ефрейтора охраны — узнать было невозможно. Все прямой наводкой ломились к мастеру. Уж, какие там приводились аргументы, но на трапе у каждого оттопыривались карманы, повторяющие контуры бутылки.

Зато выход из этой разнузданной дикости, под названием индийский фрахт, ознаменовал собой целых два замечательных события: первое, что фрахтователи за наш благородный труд на благо местных взяткодателей выделили на судно целых двести с лишним ящиков первосортно просроченного пива «Тигр». Испытание проводилось под руководством Шрека с дедом, которые, надегустировавшись до альпийских йодлей, дали добро на потребление сомнительного пития. Тут-то нам масть и повалила. В обиход внедрились слова, типа «общество тигроловов», пойти «тигра подрессировать», «дернуть тигра за хвост» (выдуть одну банку), «положить тигра на лопатки» (сожрать четыре емкости), и даже «убить тигра» (прикончить целый ящик). Лишь нашим филипкам «Тигр» пришелся не в жилу. Их закаленные восточноазиатским солнцем организмы, не могли быстро расщеплять молекулы алкоголя, поэтому с «тигрового хвоста» они становились, как если бы мы «убили» по полтора тигра. Поэтому Шрек изъял у филиппинских дрессировщиков всех животных, убоявшись, что народ попросту сопьется.