Гоголь. Соловьев. Достоевский - К. Мочульский

Преувеличенные восторги Версилова перед «благообразием» дворянской формы обличают ее искусственность и непрочность.

В черновой тетради писатель отмечает: «По новому плану с 26 августа. Название романа «Беспорядок». Идеи и страсти действующих лиц должны иллюстрировать эту идею. Версилов говорит сыну: «Вот ты выбрал идею о Ротшильде. Этой идеей ты лишь тоже свидетельствуешь о нравственном беспорядке, ты хочешь удалиться в свою нору от всех и берешь к тому меры. Лиза — полный нравственный беспорядок: не согласна жить без счастья. Долгушин — нравственный беспорядок». — «Пусть они ошибаются, — говорит подросток, — но у них убеждения чести и долга, следовательно, уже нет беспорядка». — «Убеждения чести и долга ко всеобщему разрушению — хорош порядок, впрочем, я и спорить не хочу», — говорит Он». Отталкиваясь от «семейных форм», идеализированных Толстым, Достоевский изображает бесформенность современного русского семейства: у Версилова — две семьи, двое законных детей и двое незаконных; он живет с гражданской женой, которую продолжает посещать ее законный муж — Макар Долгорукий; собирается жениться на дочери генерала Ахмакова, в жену которого страстно влюблен. Эта хаотичность еще усилена в черновых записях. Девушка–самоубийца Оля представлена в них как любовница Версилова и носит имя Лизы. «Он с Лизой жил на самом деле. Мать узнала в конце. Лиза то очарует его при свидании, то терзает в остальное время. Лиза пустилась было очаровывать молодого князя, но тот отверг ее. Обида. Лиза после смерти сошедшей с ума мачехи — повесилась». И другая заметка: «Суть романа: беспорядочная любовь Его к Лизе и страдание от нее — любовь и обожанье Его к жене и мучение взаимное. Но скрывают тайну: любовь–ненависть Его к княгине (Ахмаковой)».

Таким образом, первоначальная любовная жизнь Версилова должна была быть еще сложнее и напряженнее; так же усложнялись и семейные его отношения: у Аркадия предполагался, кроме сестры Оли (в романе Лиза), еще и брат — восьмилетний болезненный мальчик. Автор намечал новую драматическую ситуацию: «Он (Версилов), эгоистически терзаясь, выдержал смерть жены и самоубийство Лизы (в романе Оли). Мальчика же сам увел и бросил на улице. Или: Он ходил за ним, развлекал играя (тетки не было), но ребенок убежал от него, и это сокрушило его гордость окончательно».

Все эти излишние осложнения в окончательной редакции исчезли. И все же, после сокращений и «чисток», роман поражает своей запутанностью и перегруженностью. Автор поставил себе парадоксальное задание — изобразить бесформенность в художественной форме, вместить картину хаоса в рамки искусства.

Итак, социально–философская идея романа, его фабула и герои, все антитетично Толстому. Герои «Войны и мира» крешси своей верностью роду; Версилов — идейный изменник своего класса; недаром в черновиках ему сначала дается имя Брутилова (от Брута); история его семьи противополагается семейству Ростовых. Автор заносит для памяти в тетради: «NB. Ис следовать по книгам о Ростовых и проч.». Отпадение подростка от родового корня символизируется его незаконнорожденно стыд: он носит громкое дворянское имя Долгоруких, но он не князь, а «просто Долгорукий».

***

Автор предполагал показать «беспорядок» русской жизни не только в семейных и общественных отношениях, но и в политических движениях. Мы уже приводили слова Версилова: «Долгушин — нравственный беспорядок». Об интересе Достоевского к процессу Долгушина, разбиравшемуся   9 — 15 июля 1874 года, свидетельствует письмо его к В. Ф. Пуцыковичу. «Две недели назад, — пишет он, — в бытность мою проездом в Петербурге, когда Вы так обязательно обещали мне собрать по газетам процесс Долгушина и комп., я не успел зайти к Вам за газетами… Номера эти мне капитально нужны для того литературного де ла, которым я теперь занят». Достоевский воспользовался подробностями процесса для'изображения в романе кружка Дергаче ва. В черновых тетрадях Дергачев еще носит имя Долгушина. Достоевский говорит о нем: «Это был техник и имел в Петербурге занятие». Действительно, Долгушин за ведорал жестяной мастерской Верещагина. Наружность Дергачева: «среднего роста, широкоплеч, сильный брюнет с большой бородой» — точно соответствует наружности Долгушина. В романе кружок состоит из 10 лиц и собирается на Петербургской Стороне; так было и в действительности.

Из окружения Дергачева писатель выделяет «высокого, смуглого человека, с черными бакенами, много говорившего, лет двадцати семи», которому дает фамилию Тихомирова, и «молодого парня в русской поддевке, из крестьян». Они соответствуют двум долгушинцам: Панину и крестьянину Ананию Васильеву. Имя Тихомирова, выбранное романистом, тоже упоминалось во время процесса. У Долгушина была на стене надпись: «Quae medicamenta non sanant…» В романе мы читаем: «Только что мы вошли в крошечную прихожую, как послышались голоса: кажется, горячо спорили и кто‑то кричал: «Quae medicamenta non sanant — ferrum sanat, quae ferrum non sanat, — ignis sanat!»

На процессе выяснилось, что в квартире Долгушина висело распятие, а на нем надпись: «свобода, равенство, братство». Достоевский превращает распятие в «образ без ризы, но с горевшей лампадкой». На суде жена Долгушина заявила, что ей приходилось часто покидать заседания кружка, т. к. она кормила ребенка. Писатель не упустил и этой детали. В романе жена Дергачева «слегка поклонившись подростку, тотчас же вышла». И тот прибавляет: «Кажется, по виду она тоже спорила, а ушла теперь кормить ребенка».

С такой добросовестной аккуратностью «реалист» Достоевский воспроизводит внешнюю сторону жизни революционного кружка. Внутренняя сторона в романе едва намечена. Кружку Дергачева посвящена одна небольшая сцена и несколько беглых упоминаний. На собрании «учитель с черными бакенами» (Тихомиров) проповедует «стремление к общечеловеческому делу». «Человечество накануне своего перерождения, которое уже началось, — кричит он Крафту. — Оставьте Россию, если вы в ней разуверились, и работайте для будущего, еще неизвестного народа, но который составится из всего человечества, без разбора племен». Подросток протестует против этой теоретической любви к человечеству, защищая личность и ее свободу. Жена Дергачева говорит из‑за приотворенной двери, держа ребенка у груди: «Надо жить по закону природы и правды». Этими двумя идеями — «общечеловечеством» и «возвращением к природе» исчерпывается характеристика «революционеров» у Достоевского. Если сравнить сцену «У наших» в «Бесах» и заседание кружка Дергачева в «Подростке», изменение взгляда писателя на социальное движение в России бросается в глаза. Нигилисты в первом романе — преступники, убийцы, разрушители: это — бесы и бесенята, вселившиеся в свиное стадо; революционеры во втором романе — мечтательные утописты в духе Фурье, христианские социалисты, напоминающие петрашевцев. К первым автор относится с бешеной ненавистью, ко вторым — с пренебрежительной снисходительностью. О кружке Дергачева говорит резонер Васин: «Вся эта молодежь больше болтуны и ничего больше». Другой персонаж романа — Крафт отзывается о них так: «Они не глупее других и не умнее: они помешанные, как все».

Такая неожиданная мягкость писателя по отношению к революционерам объясняется, конечно, не только тем, что «Подросток» печатался в левом журнале «Отечественные записки». Достоевский видел, что революционеры 70–х гг. во многом отличаются от нигилистов–шестидесятников. Долгушинцы были идеалистами, стремились создать «религию братства» и основывали свой коммунизм на евангельском идеале. В прокламации Долгушина «К русскому народу» был эпиграф из Евангелия. Это новое поколение «шло в народ», охваченное религиозным пафосом.

Черновые тетради позволяют нам предположить, что первоначально революционному народничеству 70–х годов отводилось гораздо более важное место в романе. Автор проектировал столкновение подростка с кружком Дергачева. Он записывает: «У Долгушина его тоже сочли шпионом, но оказался другой. А подросток все‑таки был обижен подозрением и с оскорбленной душой со всех сторон не знал, к кому пойти». В романе самодовольный теоретик Васин посещает собрания у Дергачева, но идейно с ним не связан. В черновике он характеризуется как нигилист и революционер, «Васин (идеальный нигилист) — образец разума и логики (и сердца) в крепкой дури. Васин говорит: хоть революция и ни к чему теперь у нас не послужит, но все‑таки, т. к. иначе заниматься нечем, надо заниматься революцией. Выгоды прямой никакой, разве та, что идея поддерживается, примеры указываются и получается беспрерывный опыт для будущих революционеров. Это уже одно стоит того, чтобы не покидать идею. Разом ничего не делается; по несчастью я, кажется, один из наших признаю эту идею, а то все у нас, коль завяжут общество, так уж с непременною целью достигнуть разом всего вдруг: и в это верят. До того верят, что если бы не верили, то не начинали бы дела… Я не верю, но начинаю. Я в будущее верю. А,, впрочем, что же и делать, кроме революции, когда, кроме нее, совсем нечего делать». Достоевский подмечает новый психологический тип революционера–националиста, логика, практика. В дальнейшем ему суждено было преуспеть и победить старый тип — энтузиаста–мечтателя. На смену утопическому социализму французской школы шел «научный» немецкий марксизм. Увлечение техникой и индустриализацией будущего большевизма предугадано в следующей замечательной записи: «Между молодым поколением не забыто лицо молодого человека, богатого помещика, учившегося в работниках у немцев на фабрике,, на техническом заводе. Был на сходке у Долгушина: «Я вам советую, господа, обратить внимание на техническую часть и заняться техникой». — «Служить машине?» — «Нет, господа, примись у нас по всей России хотя бы только одна техническая часть хорошо, то уже произойдет переворот, революция, несравненно сильнейшая и успешнейшая, чем все ваши обращения к народу».