Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3 - Андрей Болотов

 А брюхо большое, без ног и хвоста;

 Без пристава к себе ни к чему не гожусь,

 А с ним иногда велеречивая,

 Запою, заворчу, так любо смотреть

 Как звери и птицы взлетаются.

 8.

 Не змей летучий я, рыгающий огнем,

 А много похожу на сущего изверга.

 Ни зверь, ни человек, рыл сотню я имею

 И множество на них ушей и языков;

 Не птица и не гад, и крыльев пара есть,

 И крылья чудные бывают иногда;

 Не рыба я, ни рак, а водятся хвосты,

 И перья, и усы есть также у меня.

 Я чудо страшное! Великой чародей!

 Волшебно существо, и силу я имею;

 Я вмиг могу весь вид переменить

 И в образе ином представиться глазам.

 Я очи ослепить, сердца очаровать,

 С ума людей свести и дух их возмутить,

 И власть над ними взять — в единый миг могу.

 Принудить их к тому, к чему охоты нет.

 За женщинами я великий волокита,

 Но вкупе им злодей, мучитель и тиран.

 Чего не делаю, к чему не довожу

 Я сей прекрасный пол, и паче молодых,

 Любовью, завистью и ревностью терзаю,

 Покоя, сна, еды и пищи я лишаю.

 Иная обо мне тоскует ночи, дни,

 Готова сделать все на свете для меня,

 И стужу, и мороз, и все не уважая,

 Бежать, скакать туда, где был бы только я;

 Другая дней пяток ни пить, ни есть готова,

 А только чтоб иметь меня в своих руках;

 Иная ночи три не спит, а караулит,

 Чтоб час хотя один у ней я побывал.

 У всех я ум вскружил, все страстны так ко мне,

 Все жадны, падки так, что сам я иногда

 Не рад уже тому, что стал им таков мил:

 Замучили, враги, нет мочи уже боле;

 В угодность я иным лети издалека,

 Терли толчки в бока и ребры все ломай,

 Огибайся в три дуги, коверкайся как бес,

 Терпи на свете все, чтоб только их сердца

 Утехой, радостью, весельем напоить.

 И нужды никакой им в том нет никогда.

 Хотя бы им самим не даром проходило,

 Хотя бы муку, зло терпели они сами.

 С досады уже я чего не делал с ними,

 И насмех им себя уж как не превращал:

 Ни малым–то, большим, и легким, и тяжелым.

 И скаредным, дурным, и чудовищем самым;

 Но было все вотще, ничем их не уймешь,

 Им любо то еще, что я пременчив тако

 Однажды уже что затеял с ними я:

 Раздулся, растянул ужасно себя, так

 И думал, что я их совсем уж задавлю;

 Однако мне и то ничуть не помогло:

 Хоть корчились и гнулись подо мной,

 Но все я мил, хорош и мил им завсегда.

 Не знаю, истинно, что делать наконец,

 Мне жалки уж они, мужья их и родня,

 Мужья их знают все, но нечего им делать,

 Не сильны бедные сие все отвратить;

 Иной, вздыхая лишь о том, стенает и клянет,

 Другой дивится глупости и только что молчит.

 9.

 Я чудо некое, недавно в свет родилось,

 Питаюся огнем, дышу я синим чадом;

 Мне в горло иногда нередко пальцем тычут,

 Я волю им даю, но только не всегда.

 Когда я голоден, пожалуй себе торкай,

 А жрать когда начну, то тотчас укушу.

 10.

 На кладязь похожу и есть во мне вода,

 Дурна хотя она и с грязью пополам,

 Не пьет хотя никто и в пищу не варит,

 Не моет ничего и ею не белит,

 Но многие от ней и сыты, и довольны,

 И надобна она и на море и суше;

 Без ней нельзя самим боярам и царям,

 Становят и у них ее на стол всегда.

— — -

 Вот какие были сии загадки; значение их следующее: 1) карточная игра; 2) чай; 3) зеркало; 4) свеча; 5) снег; 6) стол; 7) скрипица; 8) чепчик головной женский; 9) трубка курительная; 10) чернильница.

 Что касается до месяца февраля, то первые числа оного провели мы таким же образом в частых между собою свиданиях, а особливо по вечерам и в бывшую около сего времени масляницу. Во всю оную были у нас беспрерывные почти разъезды и всякой день то у того, то у другого вечеринки, на которых, кроме обыкновенных невинных увеселений, завелись у нас и интересные карточные игры. Занимался ими наиболее наш француз, учитель, мой бобриковский управитель, г. Верещагин, и некто из живших в сие время в Богородицке для лечения у нашего лекаря приезжий, г. Шеншин. Все сии три особы были страшные к азартным играм охотники и все игроки горячие такого рода, что им, по свойству их, не надлежало б никогда и за карты приниматься. Итак, всякой раз, когда ни случалось им бывать вместе, представляли они собою для всех нас сущую комедию и много раз заставляли нас и дивиться себе, и жалеть о себе, и хохотать до слез при смотрении на все их обыкновенные при играх сего рода запальчивости и дурачества. Что касается до меня, то вы легко можете заключить, что я никогда не брал в сих мотовских играх ни малейшего соучастия, а бывал только вместе с прочими зрителем.

 Наступивший 11–го числа сего месяца великий пост прервал наконец сии наши съезды и забавы, и мы, обратившись к важнейшим упражнениям, во всю первую неделю занимались богомолием, и при конце оной исповедывались и приобщались. Но не успела сия неделя пройтить, как мало–помалу начались у нас опять хотя не ежедневные, но частые съезды и свидания. В праздное же время занимался я по прежнему в писании и в разных выдумках. К числу сих принадлежало между прочим изобретение мое печатать письма золотыми и разноколерными бумажными облатками, которое мне так полюбилось, что я, для удобнейшего производства сего дела, велел сделать и вырезать себе в Туле особого рода твердую печать и станок для тиснения. Что ж касается до писания, то оное состояло наиболее в сочинении последних листов моего «Сельского Жителя» и в заготовлении материи для другого, вновь затеваемого, ибо от продолжения сего издатель мой, г. Ридигер, совершенно отказался. Итак, поспешал я скорее уже прежний свой журнал, долженствующий с концом марта пресечься, кончить, и трудился над тем с такою прилежностию, что 9–го числа марта была вся моя работа по сему журналу кончена.

 Наступившие в половине марта дни имянин, сперва нашего уездного судьи, г. Албычева, а потом жены моей, подали нам повод к сделанию у себя в сии дни пирушек и к угощению всех своих городских сотоварищей, а вкупе и многих приезжих, у себя обеденными столами и вечеринками; и в оба дни сии были мы отменно веселы, к чему относительно до меня вспомоществовал много и пронесся было слух, что князь, мой новой командир, едет за море. Мы было обрадовались тому очень, но скоро узнали, что слух сей был совсем ложной, и у него не езда за море была на уме, а притеснение чрез меня нашего коронного, г. Игнатьева; что и подало повод ко многим для меня новым хлопотам, досадам и заботам; и вот что вздумалось ему вновь предприять и затеять.