Крушение России. 1917 - Никонов Вячеслав

Поздно ночью начальник штаба Западного фронта Квецинский сообщил в Ставку о получении двух телеграмм. Одна — от Бубликова за подписью Родзянко, вторая — от Грекова. Сообщив о них в Ставку Лукомскому, он предложил изолировать фронты от подобного рода телеграмм. Лукомский ответил, что ограничения телеграфного сообщения вызовут только панику и замешательство. Первая телеграмма Ставке известна, «но она не страшна, ибо призывает к порядку». Второй — следовало ожидать, ибо нет сомнений, «что будут приняты все меры, чтобы не допустить в Петроград войска». Лукомский предлагал «принять все меры к тому, чтобы эшелоны следовали безостановочно»[2057].

На протяжении всего дня никаких серьезных проблем деятельность Грекова и Бубликова для продвижения войсковых эшелонов к Петрограду не вызвала. К концу суток из числа войск, отправленных с Северного фронта, три эшелона прошли Лугу, четыре находились между Лугой и Псковом, остальные между Псковом и Двинском. Из 15 эшелонов, отправленных с Западного фронта, 4 эшелона 2-го Донского казачьего полка прошли Полоцк, другие эшелоны этого и 2-го Павлодарского гусарского полка находились между Полоцком и Минском. Посадка всех войск в Минске закончилась, из Сенявки вышло 5 эшелонов, оставалось отправить два.

К концу дня 28 февраля у Алексеева стали появляться первые основания для надежд на достижение компромисса с восставшей столицей. И начштаверх немедленно поспешил уцепиться за возможность такого компромисса, тем самым поставив императора в совершенно безвыходную ситуацию. Ведь применение силы против бунта может быть только бескомпромиссным.

После капитуляции Беляева и Хабалова основным источником информации о происходившем в Питере для Ставки стал и.о. начальника морского Генерального штаба адмирал Капнист. Именно от него, судя по всему, в Могилеве впервые узнали о возникновении Временного комитета Государственной думы. «Положение к вечеру таково: мятежные войска овладели Выборгской (Стороной, всей частью города от Литейного до Смольного и оттуда по Суворовскому и Спасской, — писал Капнист в Ставку адмиралу Русину. — Сейчас сообщают о стрельбе на Петроградской стороне. Сеньорен-конвент Государственной думы, по просьбе делегатов от мятежников, избрал комитет для водворения порядка в столице и для сношения с учреждениями и лицами. Сомнительно, однако, чтобы бушующую толпу можно было бы успокоить… Морской министр болен инфлюэнцией, большая температура — 38, лежит, теперь ему лучше. Чувствуется полная анархия»[2058]. Однако вскоре — в 18 часов — из морского штаба поступило сообщение более оптимистичное и приоткрывавшее возможность выхода из положения: «Дума делает попытки собрать войска в казармы и подчинить их офицерам, но для этого ей необходимо опереться на какой-либо правительственный акт, который послужил бы началом успокоения». Таким актом Капнист считал назначение нового премьера, «заслуживающего общее доверие… Всякое промедление крайне опасно, потому что, с одной стороны, войска перепьются и исхулиганятся, и, во-вторых, может образоваться рабочая организация, которая поднимет социалистическое знамя и устранит Думу».

Еще одним важным источником информации из Петрограда стали телеграммы из посольств Италии и Франции военным представителям этих стран при Ставке — генералам Ромеи и Жанену. Хотя телеграммы были, как обычно, зашифрованы, в Могилеве их читать умели. Итальянский представитель, сообщая о переходе войск на сторону восставших и захвате тюрем, писал о составлении Временного правительства с участием Родзянко и Милюкова. А французский свидетельствовал: «Комитет из членов Думы непрерывно заседает и взял на себя управление делами»[2059].

Вот оно! В столице правительство, состоящее из друзей и соратников, которому присягают восставшие войска!

Поздно ночью Алексеев телеграфирует Иванову: «Частные сведения говорят, что в Петрограде наступило полное спокойствие. Войска, примкнув к Временному правительству в полном составе, приводятся в порядок. Временное правительство под председательством Родзянки, заседая в Государственной думе, пригласило командиров воинских частей для получения приказаний по поддержанию порядка. Воззвание к населению, выпущенное Временным правительством, говорит о незыблемости монархического начала России, о необходимости новых оснований для выбора и назначения правительства. Ждут с нетерпением приезда Его Величества, чтобы представить ему все изложенное и просьбу принять это пожелание народа». Из этой информации, где желаемое выдавалось за действительное, Алексеев делал далеко идущие выводы, полностью менявшие стратегию: «Если эти сведения верны, то изменяются способы Ваших действий, переговоры приведут к умиротворению, дабы избежать позорной междоусобицы, столь желанной нашему врагу, дабы сохранить учреждения, заводы и пустить в ход работы. Воззвание нового министра Бубликова к железнодорожникам, мною полученное окружным путем, зовет к усиленной работе всех, дабы наладить расстроенный транспорт. Доложите Его Величеству все это и убеждение, что дело можно привести к хорошему концу, который укрепит Россию»[2060]. Копии этой телеграммы были незамедлительно разосланы всем главнокомандующим фронтами, а также командующему Кавказской армией великому князю Николаю Николаевичу, который всецело присоединился к высказанному мнению. От главнокомандующих возражений тоже не последовало.

Таким образом, в ночь на 1 марта генерал Алексеев своим решением фактически поставил под сомнение приказ императора о подавлении восстания в Петрограде силами армии. Остается неясным, добросовестно ли заблуждался Алексеев, сообщая военной верхушке о полном контроле не существовавшего на тот момент «Временного правительства» над политической ситуацией в столице и над войсками, об их высоких монархических чувствах, о наступившем спокойствии, о «министре» Бубликове, или сознательно вводил в заблуждение. Полагаю, и то, и другое. Алексеев хотел верить, что его друзья, как и планировалось ранее, составят Временное правительство, и оно быстро возьмет ситуацию в свои руки. И потому выдавал желаемое за действительное. И Алексеев не мог знать, что реально происходило в Петрограде. Когда узнает, у него будет еще возможность ужаснуться от им содеянного.

Сейчас же он делал ставку на Родзянко и Гучкова, что означало измену императору.

28 февраля (13 марта), вторник

Охота на императора

Император следовал в Царское исключительно замысловатым маршрутом. «Прямое, кратчайшее расстояние от Могилева до Царского Села по Московско-Виндаво-Рыбинской дороге — 759 верст, — замечал генерал Спиридович, неоднократно обеспечивавший безопасность семьи императора на этом маршруте. — Но соглашением инспектора императорских поездов Ежова и дворцовым комендантом для Государя был установлен Могилев — Орша — Вязьма — Лихославль — Тосно — Гатчина — Царское Село протяженностью 950 верст, захватывающий пять различных дорог. Почему выбрали более длинный маршрут, когда, казалось бы, надо было спешить добраться до Царского Села — неизвестно»[2061]. Официальная версия — кружной путь был выбран, чтобы оставить кратчайший для воинских эшелонов генерала Иванова (которые, правда, не сильно спешили). Может быть, и так.

Литерный «А» следовал без происшествий, встречаемый урядниками и губернаторами. Царь проснулся около 10 утра и внешне беспокойства не проявлял. Информацию из Петрограда он мог получать исключительно через Ставку, которая ее очевидно дозировала. Известно, что днем императору доложили телеграмму от Беляева, направленную в 13.55, где сообщалось, что в Мариинском дворце — «благодаря случайно услышанному разговору» — уже заседает революционное правительство[2062]. И так же известное нам обращение членов Государственного совета за подписями Меллер-Закомельского, Гучкова и других с призывом уступить требованиям народного представительства. Обе телеграммы должны были продемонстрировать недееспособность столпов власти — правительства и Госсовета, призывавших смириться с неизбежным пришествием новой власти.