"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

- Показалось, - она вздохнула и надела форменное, темно-синее платье классной дамы, - но скоро все случится, я уверена.

Женщина поправила перед зеркалом, белоснежный воротничок платья.

Она знала, что дитя не от Федора. Воронцов-Вельяминов вернулся в столицу в конце лета, он оправлялся от раны в Москве. До ноября они с Верой встретились всего несколько раз, а потом она познакомилась с Фрэнсисом.

- В Гостином Дворе, - хихикнула Вера, - как во французском романе.

Такие книги в Смольном институте держать было нельзя, но все классные дамы, замужних среди них не было, одни старые девы, тайком их читали. Мистер Вилен был железнодорожным инженером. Он только что приехал в Россию, а в Гостином Дворе искал подарок для своей матушки. Русского языка он, конечно, не знал. Вера увидела растерянные, голубые глаза красивого, высокого мужчины, топтавшегося у прилавка, услышала его безукоризненный французский язык. Женщина покраснела, украдкой его рассматривая.

Мужчина, в роскошном пальто на соболях, внезапно повернулся и поклонился: «Мадемуазель, простите мою смелость…, Вы, наверное, тоже из Европы. Мне нужен кто-то, говорящий на русском языке…»

Вера зарделась. Ее еще никогда не принимали за иностранку.

Она помогла мистеру Вилену выбрать красивую серебряную шкатулку с янтарем. Американец попросил разрешения проводить ее до Смольного института и забрал свертки. Девочки умоляли классных дам, в их свободные дни, пройтись по лавкам. Они заказывали у воспитательниц хорошее мыло, шпильки, или просто пакетик конфет. Верочка всегда брала у малышек список. Она любила своих девочек. Верочка помнила, как сама, казенной пансионеркой, с завистью смотрела на подруг, которых снабжали карманным серебром. У нее в классе тоже училось несколько воспитанниц-сирот. Верочка покупала им что-нибудь вкусное, за свои деньги.

Мистер Вилен, по дороге, показал ей отличный, новый дом на Моховой, где он снял холостяцкую квартиру, в четыре комнаты, с газовым освещением и водопроводом, как позже узнала Верочка. Он объяснил, что еще не решил, обосноваться ли ему в России. У входа в институт, мужчина замялся:

- Мадемуазель Соловьева, я пойму, если вы откажете…, Я иностранец, гость города. Я еще ничего не видел…, Если бы вы могли…, - он, немного смущенно, улыбнулся.

- Через две недели…, - Вера завела свои часики, что висели на браслете, подарке Фрэнсиса, - через две недели…., Это ребенок Фрэнсиса, сомнения быть не может..., - с Воронцовым-Вельяминовым она не виделась с Рождества. Записок почти бывший любовник не присылал. Вера пожала плечами:

- Фрэнсис сделает предложение. Сообщу Федору письмом, что я выхожу замуж. Он меня никогда не любил, он только свою карьеру любит…, - Вера вспомнила о смерти старшего сына Федора:

- Все равно, нельзя так. Он Колю потерял, ему тяжело. Иисус заповедовал нам быть милосердными. Надо с ним встретиться, сказать все, лицом к лицу…, - она полюбовалась широкими бедрами, большой, пышной грудью, и вспомнила голос Долгоруковой: «Ты вся сияешь, милая».

- И ты, Катишь, - подмигнула Вера, разливая чай. Они сидели в гостиной княгини Юрьевской. Дверь в соседнюю комнату была открыта, слышались восторженные голоса детей. Фрэнсис привез им железную дорогу немецкой работы. Вера подумала:

- Он любит малышей, всегда с ними возится…, Он станет хорошим отцом. Он серьезный человек, положительный, взрослый…, Как Федор, - отчего-то добавила она про себя и разозлилась: «Никакого сравнения. И в других местах тоже, - она поняла, что покраснела.

- Это все замужество, - она взяла тонкую руку княгини Юрьевской. Из детской раздался свист локомотива и смех:

- Месье Франсуа, - попросил старший сын Долгоруковой, - давайте наперегонки, а Оля будет нам подавать сигналы.

Долгорукова опустила большие, цвета темной патоки глаза и зарделась: «Да, замужество, Верочка».

- Скажу ему, - решила женщина:

- Он будет рад, я знаю. Федору напишу, и попрошу о встрече. Это будет правильно, по-христиански. Ему шестой десяток идет. Он пожилой человек, ему такое трудно перенести. Мы долго вместе были…, У тебя начинается другая жизнь, - напомнила себе Вера и вышла в коридор.

Девочки, в коричневых платьицах, строились по парам. Она прошлась вдоль ряда воспитанниц, поправляя прически и рукава, слыша их детские голоса: «Мадемуазель Верочка! Красавица, умница!». В Смольном было принято хвалить классных дам, всегда преувеличенно. Верочка сама таким занималась, в институтские годы. Ведя малышек в церковь, она улыбнулась:

- Все это правда. И Фрэнсис мне так же говорит.

Сегодня у нее был свободный вечер. Они с Виленом встречались в пять, в кондитерской на Караванной улице. Вера, как ребенок, любила сладкое.

Она проследила, как девочки занимают свои места. Перекрестившись, Вера, одними губами прошептала: «Господи, дай нам счастья, и пусть дитя здоровым родится». Запел институтский хор. Она, глядя на своих малышек, отчего-то прослезилась.

Узкие тротуары Второй Роты Измайловского полк завалило снегом. Волк осторожно, аккуратно, пробирался среди сугробов. В центре, на Моховой, дворники следили за улицами, а здесь, в бедном районе, где снимали квартирку Желябов и Перовская, лед с булыжника не скалывали. Небо было серым, низким, едва рассвело. Волк поднял воротник своего самого невидного пальто, и надвинул на лоб заячий треух. Он всегда одевался скромно, приходя сюда, или в подпольную мастерскую, в трущобах у Путиловского завода. В подвале Инженер, Кибальчич, и Техник, готовили бомбы для покушения на царя.

- Для убийства, - поправил себя Волк: «Мы знаем его календарь, расписание поездок, маршруты. Я отлично поработал, и малышка Кассандра тоже».

Остановившись на углу, он закурил папироску:

- Когда мы покончим с тираном, я поеду в Москву, заберу Любовь, и поминай, как звали. Больше я в Россию не вернусь.

В Москве они с Кассандрой переехали в дешевый пансион на Грузинах, неподалеку от Брестского вокзала. Волк достал из саквояжа свои немецкие документы. Полицейской регистрации здесь не требовали.

- Хорошо, что я от них не успел избавиться, - он курил, глядя на залепленные снегом, закрытые рамы домов, - чутье мне никогда не изменяет, и не изменит.

Спустя два дня он прочел в «Московских Ведомостях» о дерзком нападении радикалов на тайного советника, служащего министерства юстиции, Федора Петровича Воронцова-Вельяминова.

- Доколе? - вопрошал редактор: «Доколе мы будем терпеть анархию и беспорядок, в деле защиты России от тлетворных миазмов так называемого социализма? Доколе слуги престола будут рисковать жизнью, совершая ежедневный моцион в парке?». Сообщалось, что тайный советник тяжело ранен, однако опасность для жизни миновала. Государь навестил его в военном госпитале, в Лефортове.

Волк отбросил газету и погладил Кассандру по распущенным волосам. Девушка лежала головой у него на плече, тяжело, восторженно дыша. Окно было распахнуто в тихий переулок, цокали копыта лошадей, с Брестского вокзала доносились гудки локомотивов. Цвели все московские сады, пахло сиренью и мускусом. Постель была измята, в свете летней ночи, ее тело, будто мерцало.

- У меня будет ребенок…, - Хана счастливо зажмурилась, - от него. Я знаю, скоро.

Она просила об этом Господа, положив руку на свой медальон, кусая губы, крича, чувствуя обжигающее тепло внутри.

У Волка тоже был медальон. Хана купила ему серебряный, в салоне Фаберже, и сама положила туда его часть амулета. Девушка знала, что они с Волком должны видеть друг друга, бабушка объяснила ей это, но перед ее глазами стоял серый, густой туман. Иногда она слышала отчаянный, жалкий, детский плач и мотала головой: «Надо подождать. Мы с Волком любим, друг друга, Господь о нас позаботится». Она не спрашивала, видит ли ее Волк. Хана знала, что он усмехается, рассматривая амулет: «Это суеверия, милая моя».

- Если он попадет в руки к другому человеку, не тому, что любит, - вспоминала девушка, - вся мощь гнева Господня обрушится на него. Такого никогда не случится, - говорила себе Хана, - я не ошибаюсь.