"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

- Я не хочу, Федор Петрович, - серые глаза взглянули на него, и девушка покраснела, - не хочу, если вы не можете…, - она смешалась. Федор, не веря тому, что услышал, неожиданно решил: «Хватит ждать. Сегодня объяснюсь. Провожу ее домой и объяснюсь….».

Опустившись на колени, он прижался губами к ее руке. Анна наклонилась, обнимая его: «Федор Петрович, я счастлива, так счастлива…»

- Надо дать отставку Вере, - Федор ловко открывал устрицы, - но не письмом. Она долго со мной была. Объясню ей, что женюсь на любимой женщине…, - он виделся с Верой, только приехав из Москвы, но после того, как Анна приняла его предложение, больше с женщиной не встречался.

- Приглашу ее на Литейный проспект, - Федор, ожидал, пока официант принесет оленину, пока поменяют приборы, - подарю отступное…, У меня есть Анна, до конца моих дней, и больше мне никто не нужен.

К мясу он выбрал отличное, красное бордо.

Федор ласково усмехнулся: «Даже если все случится до свадьбы, ничего страшного».

Он посчитал в уме:

- Мы в Европе до осени останемся. Никто ничего не узнает. Ребенок медового месяца…., - в ноябре, он целовал ее руки, сдерживаясь. Анна оказалась рядом, она легко, часто дышала, черные волосы упали ей на спину. Федор, подхватив девушку на руки, понес ее в спальню. Он, мимолетно, вспомнил Веру, тоже девственницу, однако она плакала, жалуясь на боль, и отталкивала его.

Анна смеялась. Она лежала в его руках, Федор вытирал слезы счастья с ее глаз, девушка обнимала его:

- Я не знала, что это так хорошо, милый мой…, Я хочу детей, много…, - она задохнулась, приникнув к Федору. Он успел подумать: «Господи, спасибо тебе, спасибо…».

- Сегодня вечером она опять будет моей, - с наслаждением вспомнил Федор, - и не один раз. И утром тоже…, - он вспомнил белоснежную, мерцающую жемчугом кожу, вспомнил ее крик:

- Еще, еще, пожалуйста! Я люблю тебя…, - за кофе и папиросой он вернулся к мыслям о невестке и пане Вилкасе. Последний его не беспокоил. Федор был уверен, что он убрался из России подальше. Из Москвы Федор отправил записку на безопасный ящик в Женеве, извещая родственника, что выжил. Федор написал, что операция в Лондоне не отменяется, просто откладывается на следующую осень. Он был настойчив, и сдаваться не собирался. Дочь должна была жить с ним.

Ему доложили, что стрелявший в него был ранен, из его же, Федора, пистолета.

- Вряд ли кто-то, кроме вас, ваше высокопревосходительство, - уважительно сказал один из сыщиков, -смог бы в такой ситуации, истекая кровью, не растеряться.

Федор еще раз убедился, что пан Вилкас, умный человек. Однако, кроме клочка черной ткани, и нескольких капель крови на траве, в парке больше ничего не нашли. Ехать в Лондон или Париж, выяснять, что случилось с невесткой, было опасно. Федор был занят. Они, с Лорис-Меликовым, готовили проект свода законов о выборном управлении в империи.

- Она сдохла, - твердо сказал себе Воронцов-Вельяминов, - ее больше нет. А если выжила, то я ее найду.

Во всех полицейских участках империи, от прусской границы до Амура, и от Финляндии до Туркестана, лежало описание женщины, рыжеволосой, зеленоглазой, хрупкого телосложения, ростом чуть меньше трех вершков. Однако пока никаких новостей не приходило.

- Найду и убью, - подытожил Федор, расплачиваясь, - она у меня будет ползать на коленях и просить пощады.

Швейцар распахнул стеклянную дверь. Федор принял пальто на соболях, надел цилиндр и посмотрел на золотой хронометр. Он хотел завернуть в венскую кондитерскую, в Гостином Дворе, купить Анне марципана и засахаренных фиалок.

Он вышел, сопровождаемый охранниками. В вестибюле «Европы» было тихо. Официанты разносили пятичасовой чай, к золоченому потолку поднимался дым сигар. На диване кто-то читал The Times, закрывшись газетой. Листы заколебались. Вслед Федору взглянули голубые, прозрачные, спокойные глаза.

Когда мистер Джон Брэдли заселялся в гостиницу «Европа», его обслуживал молодой портье. Юноша недавно перешел из «Англии», у Исаакиевского собора, где он был помощником портье, сюда, на Михайловскую улицу.

- Я был прав, - молодой человек, незаметно, разглядывал постояльца, - здесь публика классом выше. Англичане задают тон в стиле. У нас такой костюм разве что двое-трое портных смогут сшить. И он даже не аристократ. Но все равно, - портье тихо вздохнул, - англичанин.

Юноша внимательно следил за гостем, запоминая его точные, уверенные движения, изысканную вежливость, спокойное выражение лица. У себя в каморке, неподалеку от Николаевского вокзала, портье повторял повадки мистера Брэдли перед зеркалом, пытаясь добиться такой же легкой, небрежной элегантности.

- Он мой ровесник, - вспоминал портье паспорт Брэдли, - двадцать один год. Какая у него выправка отличная…, Хотя, он лошадник, и страстный. Сразу спросил, где у нас ипподром. Но ему и по работе это надо.

На своей простой, но напечатанной на дорогой бумаге визитной карточке, мистер Брэдли значился представителем фирмы «Брэдли и сын». Семейная фабрика изготовляла лучшие, английские седла. У него имелся каталог, с отлично выгравированными рисунками снаряжения для охоты или спорта. Компания располагалась в городке неподалеку от Эпсома, в графстве Суррей.

Портье вспомнил: «В Эпсоме знаменитый кубок разыгрывают. Понятно, что они ближе к лошадям обосновались».

Если бы кто-то озаботился посещением сонного городка, он бы действительно увидел на окраине аккуратный коттедж, с вывеской «Брэдли и сын». В приемной сидели два клерка, в сараях трудилось несколько рабочих. Обязанностью этих людей было встречать визитеров и выяснять, кто они такие.

- На всякий случай, - Марта, устроившись на подоконнике кабинета, рассматривала купол собора святого Павла, - моего зятя нельзя недооценивать, - она указала глазами на свою левую руку, висящую на платке.

Волк прострелил ей локоть.

- Как у дяди Мартина, - Марта, оказавшись на дачке, быстро собиралась, - но в Москве ходить к врачу нельзя. Они будут искать всех, кто обращался за помощью с ранениями, - рука невыносимо болела, хотя пуля прошла навылет, не затронув кости.

Марта обработала рану и кое-как наложила повязку. Она не хотела рисковать гангреной, но ей пришлось терпеть до Можайска, куда она добралась не на пригородном поезде, и не на дилижансе, отходившем из Москвы. Марта взяла извозчика, и доехала до Смоленской дороги. У Поклонной горы, женщина остановила можайскую карету. Рука, на вид, казалась просто сломанной.

Она не могла оставаться в городе. Трясясь в дилижансе, вытирая правой рукой пот со лба, Марта склонилась над блокнотом. Пока не было понятно, умрет зять, или нет, но Волк выжил. Значит, Марте надо было вернуться в Россию.

- Он отсюда не уедет, - сказала она себе, - я видела его лицо, на вокзале. Он хочет найти Любовь Григорьевну, и найдет. Макс человек упорный, - Марта, подавила, ругательство.

В Смоленске она купила «Московские ведомости». Марта прочла, что зять оправляется после покушения, организованного радикалами. Коллежский асессор Николай Воронцов-Вельяминов утонул в Яузе. Марта пошла в церковь, и поставила свечу образу Николая Угодника. Она перекрестилась: «Господи, упаси меня от такого, ребенка потерять». Рука заживала, но Марта торопилась. Она была уверена, что зять, едва очнувшись, не преминет разослать ее описание по всей империи.

- Если Федор Петрович успел сказать Максу, что я в России, - Марта села на витебский дилижанс, - то он будет особенно осторожен. Впрочем, это мне не помешает, - она нехорошо улыбнулась и завела с попутчицами-купчихами разговор о варке варенья и квашении капусты.

До Лондона она добралась в августе. Старший сын возвращался из Афганистана к Рождеству. Дома было все в порядке. Дети, под присмотром старшей вдовствующей герцогини и свекра, проводили лето в Банбери. Марта отмахнулась, когда семья спросила о руке: «Просто вывих. Поскользнулась на улице». Ни Маленький Джон, ни Петя не знали правды о взрыве. Марта и Полина решили им, пока, ничего не говорить.