Когда говорит кровь - Михаил Александрович Беляев

Мителиш удивленно подняла бровь. Слова Великого логофета явно заинтриговали её, а разбудить неподдельный интерес этой женщины было не самым простым занятием. Уж Джаромо то это хорошо знал. И его умение будить этот интерес, играло не последнюю роль в странных отношениях с пресытившейся жизнью и радостями богатой вдовой.

– О совести и богах? Милый, такие слова не часто встречаются в твоей речи. Ты знаешь об этом?

– Конечно, отрада моих глаз. Но именно о них я и жажду узнать. Точнее о том, почему о них заговорил Верховный понтифик Лисар Анкариш.

– Может потому что он жрец? Им вроде, как положено разглагольствовать о так вещах.

– Но часто ли они призывают рвать узы едва устоявшейся дружбы? Особенно той дружбы, чье молодое древо лишь начало проявлять свою щедрость? Едва ли, моя милая, ненаглядная и обожаемая Ривена. Так вышло, что Верховный понтифик пренебрёг моей дружбой и самым моим искренним расположением. Он говорил мне о богах, о долге, о данных клятвах и верности им, но в каждом его слове я чувствовал фальшь. И я хочу узнать, насколько точным было моё чувство. Если его купили, я хочу знать, кто передавал деньги. Если запугали – кто угрожал и принуждал. Я желаю знать всё и знать это как можно быстрее.

– И у тебя, вероятно, есть догадки, кто именно оказался таким убедительным?

– Безусловно! Но я опасаюсь пустить тебя по ложному следу собственных предубеждений, а посему, предпочту придержать их в тени тайны.

– Скажи мне, милый, а знаком ли ты с моими сыновьями?

– Боюсь, знакомство наше было столь мимолетно, что и не идёт в счёт. И из троих твоих детей, я дважды видел лишь старшего, Лисара.

– От своего покойного мужа я родила трёх прекрасных, здоровых и толковых сыновей, чьим воспитанием я долгое время занималась лично. Знакомый, пусть и мимолетно, тебе Лисар пошел по пути воина и сейчас служит листаргом второй домашней тагмы Прибрежной Вулгрии. Но двое других, Мирдо и Майдо, решили посвятить себя богам и вступили в ряды жречества. Мирдо, мой средний мальчик, избрал путь почитания Илетана и чествует его в Перийском храме, а младший, хотя ему только исполнилось шестнадцать, уже стал главным жрецом храма Радока в Мофе. И я безмерно горда их успехами. Когда я была молодой, я сама часто мечтала о пути жрицы, желая посвятить себя Меркаре. Но брак показался тогда моей семье куда более предпочтительным выбором, так что свое служение Сладострастной я продолжила лишь в частном порядке, ублажая её на пирах, в постели и… некоторыми иными способами, о которых ты, вероятно, и так хорошо осведомлён. Так что моя семья совсем не чужда толкования воли богов, мой милый. Будь уверен, мои детки и родичи, как и весь вьющийся тут рой пчелок, навострят свои ушки. Ну а слушать они умеют. Как и размягчать даже самые молчаливые языки.

– И вновь ты становишься моим спасение. Но какой же благодарности ты ждешь за него, моя ненаглядная Ривена?

– Никакой.

– Совсем никакой?

– Милый, я умею помнить добро и щедрость. Ты помогал мне, и помогал много, прося за это лишь всякие несерьезные глупости. Так что теперь настал мой черед проявлять к тебе доброту. Тем более что чутье пожившей благородной женщины подсказывает, что благодаря твоим успехам, какими бы они не были, в коллегии жрецов, а может и ещё где, в скорости освободится пара другая местечек, которые могли бы подойти моим деткам.

– Моя возлюбленная Ривена, твои дети для меня словно родные, ибо нет в этом мире женщины, что была бы мне ближе, чем ты. Я бы и так оградил их самой чуткой и самой трепетной заботой. И я уязвлен, что ты можешь считать хоть как то иначе!

– В твоих чувствах я никогда не сомневалась, любимый. Но зная, что за тобой есть важный должок, моему сердцу всё же будет спокойней.

– Тогда знай и помни, что мой долг всецело принадлежит тебе.

Они закончили ужин, ставший для Великого логофета одновременно завтраком и обедом, болтая о всяких отвлеченных пустяках. Всё важное было уже сказано, и вдова и логофет могли насладиться обществом друг друга и лёгкой игривой болтовнёй. В некотором смысле, после Шето, Ривена была самым близким его человеком. И Джаромо был счастлив провести с ней время вдвоём. Особенно после всех испытаний последних дней.

– Да, милый, помнишь, я говорила, что кое-кто спрашивал тебя весьма настойчиво? – сказала хозяйка дворца, промакивая губы шелковой салфеткой.

– Конечно, моя ненаглядная.

– Тогда я попросила тебя не думать об этом, но так вышло, что один из твоих настырных домогателей спрашивал тебя как раз перед твоим пробуждением. Более того, он даже пожелал немного тебя подождать, благо, что в моем доме есть чем скрасить ожидания.

– И кто же это был, моя ясноглазая Ривена?

Госпожа Мителиш звонко хлопнула в ладоши и в покои вошла одна из служанок.

– Найди и приведи сюда гостя Великого логофета.

– Слушаюсь, моя хозяйка.

– И пусть нам принесут сладостей. И поскорее.

– Как пожелаете, хозяйка,– проговорила рабыня и тут же с поклоном скрылась за дверью.

– Ты сохраняешь интригу, моя возлюбленная,– заметил Великий логофет.

– К чему тратить слова, милый, если совсем скоро ты и так всё узнаешь.

Слуги внесли поднос полный различной медовой выпечки, а следом за ними в опочивальню Ривены Мителиш вошел Киран Тайвиш. Эпарх столицы выглядел усталым. Казалось, что в его лопатки вбили два невидимых крюка, и лишь свисая на них, он и удерживал вертикальное положение. Судя по трости и по тому, как морщился при каждом шаге эпарх, боль в ноге, едва начавшая спадать, вновь стала невыносимой.

Джаромо вспомнил, что не видел Кирана с самых похорон. Да и на них он пробыл лишь строго отведенное традициями время, почти не открывая рта и не сильно отличаясь от лежавшего в саркофаге брата. Кто-то мог посчитать это признаком безразличия или затаенной обиды на слишком успешного родича, но Великий логофет знал, что дело тут было совсем в ином. Ведь в тот день Киран хоронил не просто брата, главу семьи или наставника, но свою лучшую часть.

Говорят, младшие дети обречены либо на борьбу со старшими, либо на следование за ними. Киран выбрал следование, причем выбрал он его искренне и самозабвенно. Шето был его путеводной звездой, его внешней волей. Основанием, на котором он строил всю свою жизнь. И смерть старшего брата выбила это основание из-под его ног. Ведь всё, чем он был и чего достиг, было заслугой Шето. Он всегда