Когда говорит кровь - Михаил Александрович Беляев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И всё же почти два дня… почти два дня он пребывал в забытье, пока его враги готовили атаку на всё то, что он должен был защитить. Не слишком ли высокую цену он заплатил за ясность мысли?
Джаромо огляделся в поисках одежды. Недалеко от окна стоял раскрытый сундук, в котором сложенные в аккуратную стопку лежали самые разные мужские вещи. Подойдя, сановник немного покопался и подобрал широкие штаны, черную рубаху ниже колен, черный же кушак и низкие сапоги из мягкой кожи.
– А я так надеялась, что ты хоть тут изменишь свой страшно мрачный наряд. Но я сама виновата, оставив тебе этот соблазн. Надо было просто выкинуть всё черное,– раздался позади него игривый голос хозяйки дома.
– Моя милая Ривена, постоянство рождает верность. Тем более что черный – это цвет моей Великой палаты и моего служения государству.
Женщина подошла к нему и обняла за талию, положив на плечо подбородок.
– Прости, что не стала будить,– прошептала она.– Я знаю, что ты потерял время. Знаю. Но мне было так страшно за тебя. Ты выглядел таким измученным. Таким пустым. Когда я взглянула на тебя там, на пиру, мне показалось, что я смотрю на ходячий труп.
– Вероятно, я и был им, моя нежнейшая Ривена. Жизнь утекала из моего тела, словно вино из разбитого кувшина. Но ты смогла вновь наполнить меня новыми силами, сотворив подлинное чудо исцеления. Теперь я вновь готов вернуться ко всем неотложным заботам.
– И опять ты спешишь к делам, а как же я? – с наигранной обидой отстранилась от него вдова, сев на край ложа.
– Ты, моя услада и моё бесконечное блаженство. Но таков уж мой долг и моё призвание.
– Тяжкое и скорбное призвание, милый.
– Быть может. Но даже в минуту гибели я буду хранить ему верность, ибо оно определяет мою суть.
Тонкая бровь вдовы многозначительно изогнулась.
– А наступит твоя гибель как раз из-за твоей верности. Уж поверь женщине, повидавшей в этой жизни всякое, любимый.
Великий логофет лишь широко развел руками, словно бы извиняясь за своё естество. Ривена улыбнулась и махнула на него рукой.
В этот момент в спальню вошли две служанки с подносами. Переместив к открытому окну стол и два кресла, они разложили кувшины, тарелки, полные фруктов, сладостей и различного мяса, птицы и даров моря.
– Милый, разделишь со мной ужин?
– С великим удовольствием, моя возлюбленная Ривена. Но не совершаю ли я слишком тяжкого преступления, похищая на столь долгий срок владычицу пира у столь уважаемых и именитых гостей?
– Об этом можешь не думать. Я и так уже успела порядком устать от моих благородных гостей. Да и пока им приносят еду, вино, играют музыку и позволяют трахаться, они не заметят, даже если весь город запылает с четырех сторон.
Джаромо сел напротив хозяйки и неожиданно для себя понял, что просто зверски голоден. Все эти дни он игнорировал свой живот примерно так же, как сон и отдых. Теперь же его тело желало наверстать упущенное. Выбор блюд немного удивил Великого логофета – не считая вполне себе всеобщих фруктов, тут были кушанья из южной, или, как её обычно называли,– желтой джасурской кухни.
– Необычный выбор для столь почтенной и благородной тайларской женщины.
– Милый, как ты мог уже давно заметить, я вообще питаю нежную страсть ко всему джасурскому.
Вопреки обыкновению, Джаромо положил к себе целую гроздь винограда, грушу, раскрытый гранат, баранину, тушенную с медом и вином, сваренных с медом и персиками рябчиков и копченых на пряных травах гусиных грудок, залитых лимонным маслом. Жадно набросившись на тарелку и запихивая вперемешку все яства, он опустошил её не меньше чем наполовину, когда вдруг понял, что ест в полной тишине. Подняв глаза, сановник встретился с мягкой улыбкой вдовы.
– Похоже, не только сна не хватало тебе все эти дни, любовь моя.
Великий логофет попробовал сказать что-то в свою защиту, ни взирая на набитый рот, но вдова лишь мягко улыбнулась.
– Прошу тебя, не прерывайся, милый. Хороший аппетит всегда идет мужчинам на пользу.
Джаромо не стал спорить с этой мудрой женщиной и решил посвятить всего себя еде, пока чувство сытой тяжести не стало напоминать зашитый в животе камень. Откинувшись назад он глубоко вздохнул и мысленно обругал себя за этот приступ обжорства. Пресыщенность вредила быстроте мысли и делала его ленивым. А такая роскошь обычно была непозволительной для Великого логофета. Но раз уж нарушил запреты со сном, то почему бы не продолжить нарушать их и с яствами?
– А теперь, моя ненаглядная Ривена, поведай мне, кто и как тщательно вел мои поиски за время этого нежданно затянувшегося забытья.
– Тебя спрашивали, это правда, а кое-кто даже весьма настойчиво.
– Настойчиво?
– О да. Были и такие. Но не думай пока об этом – я сразу предупредила твоего управителя, что ты погостишь в моем доме немного дольше запланированного, и это время желаешь провести в покое и тишине. Так что думаю, точный ответ на вопрос будет ждать тебя дома.
– Тогда, пусть и с не успокоенным сердцем, я всё же могу обсудить всё то, ради чего невольно разлучил тебя с многоуважаемыми пирующими гостями.
– Вот значит как. Опять дела? А я так надеялась, что ты просто по мне соскучился.
– И это истинно так, моя возлюбленная Ривена, ведь всякое мгновение без твоего облика мучительно и ненавистно мне.
– Ты наглый и льстивый лжец,– рассмеялась женщина.– Но лжец приятный. Потому-то я тебя и терплю.
– Терпишь? Какое жестокое и беспощадное слово исторгли твои прекрасные губки! И сколь много в нём боли! А я-то все эти годы слепо верил, что сердце твое охвачено столь же странной, чуждой и бесконечно обреченной любовью, что и моё!
– А я так надеялась скрыть это под маской безразличия.
Они рассмеялись. И со стороны этот смех, мог даже показаться искренним.
– Так значит дела,– проговорила вдова, сделав маленький глоток из кубка.
– Даже услуга, моя ненаглядная Ривена. Я отчаянно нуждаюсь в столь редком и удивительном даре стен твоего дворца – слышать даже самый тихий шепот и разбалтывать даже самые молчаливые языки. Мне нужны сведения, моя дорогая. Слухи, оговорки, пьяное хвастовство. Мне нужна нить, ухватив за которую, я смог бы распутать тот клубок, что неожиданно превратился в скалу преградившую мою дорогу.
– И о чем же должны рассказывать тебе мои стены?
– О совести и верности богам Верховного понтифика.
Ривена
