12 шедевров эротики - Гюстав Флобер

— Ну что же? Держи меня так у себя на груди!

Он так крепко прижимал Жермену к себе, что готов был раздавить. Им овладевали порывы дикой любви. От поцелуев, которыми он ее осыпал, было больно, как от укусов. Он прикасался к ее телу жадным раскрытым ртом, и его челюсти вздрагивали. Он повторял ей без конца, что умрет, если когда-нибудь она его перестанет любить, и тогда его скелет будет валяться где-нибудь на дороге или висеть на суку. И раздирал себе ногтями кожу, чтобы показать ей, как мало дорожил своим телом. Она бросалась к нему, хватала его руки, с гневом умоляла верить ей.

— Говорю тебе, буду любить тебя до самой смерти.

Он глядел на нее, устремив пристальный взгляд на ее губы. Лицо его озарялось сияньем, и он бормотал:

— Говори мне так всегда, если это правда.

Ему всегда было мало того, что она говорила.

Он прислонял свое лицо к ее лицу, кидая острые взгляды и заставляя ее повторять постоянно одно и то же.

— Так, так… Еще, еще… Посмотри мне в глаза.

Иногда останавливал ее:

— Стой…, ты не хорошо сказала сейчас.

Она его ударяла от нетерпения.

— Ах, ты глупый!

И ему становилось немного грустно.

— Ты права, — я глуп. Но вот подумаю, что может ведь так случиться, что перестанешь меня любить… эх! и чувствую, что в голове моей все ходуном заходит.

Она пожимала плечами. Они оставались вместе до ночных теней. Тишина сурово надвигалась над их уединенным пристанищем, опускалась кругом. Их лица светились в темноте. Они садились радом, гладя, как возрастает эта белизна, и шептали вполголоса ласки друг другу.

В другие дни они внимали молча лесному шелесту в чаще этого моря листвы, которое постепенно расширялось от земли к небу. И ничего для них не было лучшего, как чувствовать, что каждое мгновение все сильней и сильней поглощает их необъятная, мутная мгла. Она всегда первая напоминала ему о времени.

— Уже? — говорил он.

И жаловался, не желая покориться разлуке. Он схватывал себя с отчаяньем за голову обеими руками и умолял ее повременить. Или же заключал в объятия и, смеясь своим нехорошим смехом, кричал ей:

— Попробуй-ка уйти!

Она должна была просить его ее отпустить. Говорила об отце, братьях, о необходимости быть осторожной. Он горячился, топал от злости ногами, ударял кулаком по дереву. И к этому примешивалась ревность.

— Ну, и что же твои братья? Значит, ты любишь больше своих братьев, чем меня? Ну, отвечай!

Она сердилась.

— Довольно с меня. Пусти!

Ее власть покоряла его и снова как бы принижала его. Его руки оставляли руку Жермены. Полные нежности и любви, они ласкали ее, не пытаясь обнимать. И он только грустно-грустно вздыхал, чтобы растрогать ее и не пробовал удерживать ее насильно.

Он провожал ее до лесной опушки. Порою ее охватывало смущение при мысли о возвращении домой, и это немного охлаждало их расставанье. Ревность овладевала им тогда. Он следил за ней издалека, видел, как она переходила двор своей спокойной походкой и исчезала в дверях. В эти дни он был спокоен за нее.

Глава 19

Однажды вечером она нашла двери закрытыми. Дрожь пробежала по ее телу. Она несколько раз обошла ферму, ища как бы войти. Тщетно. Во двор вели двое ворот. Те, которые выходили в сад, растворялись на обе половины. Верхняя скобка могла быть не заперта на замок. Она взяла шест, попробовала приподнять скобу. Ворота не поддались. Маленькими частыми толчками плеча она попытала сдвинуть тяжелую балку. Тогда ей пришло в голову перелезть через забор, но все лестницы были сняты, и вдруг, чувствуя себя погибшей, она упала на землю с мрачным отчаяньем в душе.

Быть может, ее посещения стали известны.

Один из братьев мог сыграть с ней эту штуку, заперев все двери до ее прихода. Завтра все станут надоедать ей своими расспросами, если будет замечено, как она пробиралась в дом, и она уже слышала над собой раздававшийся, как колотушка, суровый голос Гюлотта. Что могла бы она ответить?

Глухой непрерывный шум донесся до нее сквозь толщу стен: это пережевывали жвачку коровы.

Их тихое спокойствие возбудило в ней зависть. Она хотела бы быть, как эти коровы, лежавшие на соломенных подстилках хлева: животные ведь не имеют мыслей. Вдруг раздавшийся из комнаты фермера кашель заставил ее внезапно привскочить. Что, если он выслеживал ее! Она бросилась в тень. К ее руке прикоснулась другая. Перед ней стоял Ищи-Свищи.

— Пойдем, — сказал он.

Лицо его сияло широкой, радостной улыбкой. Она сделала отрицательный знак головой, и хотя говорила «нет», но не противилась ему. Он обвил ее стан рукою и приподнял ее. Они прошли через сад. Он уносил ее, как клад и как добычу. Оцепенение овладело ею, и она позволяла увлечь себя. Они углубились в лес. Там она вырвалась от него.

— Пусти меня!

Он отстранил руки. Она упала на землю, разразилась потоком слез и билась о траву головой, причитая:

— Я погибла! Кто вернет мне мою честь?

Он пожимал только плечами, мало понимая эти тонкости. С руками в карманах, он раскачивался на коленях, стараясь найти какое-нибудь хорошее, доброе слово. Он наклонился к ней и проговорил:

— А на что же я, наконец?

Она ответила с гордым презреньем.

— Ты?

И окинула его с ног до головы. Он возразил, слегка раздражаясь.

— Да, я… Разве я хуже других?

Она разразилась потоком упреков. Он, он — был виной, что с ней случился такой срам. Теперь она ничто. Она принуждена провести ночь в лесу. У публичных девок есть, по крайней мере, свои койки. Это слово возбудило в ней другие мысли, она стала выговаривать ему, что он обошелся с ней, как со всеми другими девками, к которым он привык. У него бывали грязные и позорные сношения. Это сразу видно. Если бы это было не так, он уважал бы ее, он… и тому подобно. Он холодно и жестоко ответил:

— Ты сама могла бы не поддаться.

Эта ледяная жестокость придавила ее. Он оскорблял ее теперь, позднее станет, наверно, бить! На него вдруг налетела печаль. Он присел возле Жермены.

— Постой, Жермена, ты так скажи своему отцу…

Она резко перебила его:

— Довольно, мы больше не увидимся. Все кончено.

Что?.. Что такое она сказала? Он на мгновение замер. Это резко сказанное слово оглушило его, как удар прикладом. Он встал перед ней и сказал, глядя в упор:

— И чтобы я тебя не видел больше, Жермена?

Он вытягивал шею с недобрым огоньком в глазах, сжимал обеими руками свою грудь и продолжал:

— Чтобы я тебя не видел больше! Ты ли, Жермена, говоришь это? О, если это правда, если это только так, я возьму тогда тебя за горло…, вот так и те…