12 шедевров эротики - Гюстав Флобер

Раз, когда они гуляли под деревьями боярышника, чувство заговорило в ней, и она не могла больше молчать: взяла руку Жермены в свою и вся в слезах призналась ей. Она давно уже не была так счастлива. Прекрасный аптекарь все еще жил в ее мыслях, она говорила о нем без умолку, обманутая в своих ожиданиях.

Жермена не была тронута этими сердечными излияниями. Она хотела бы лучше совсем не показываться сюда, так как приходила ведь в Ивняки вовсе не для того, чтобы слушать воркованье Селины. У нее была жестокость всех счастливых любовников. Одна единственная вещь наполняла ее — ее свидания с Ищи-Свищи. Все остальное на земле для нее не существовало. Досадуя на Селину, которая поминутно пускалась с ней в смешные объяснения, она пожимала плечами, кусала губы и старалась сдерживаться, чтобы не наговорить ей грубостей. Селина ничего не замечала. Ее бесцветный влажный взор, казалось, был всецело создан витать в туманном пространстве над миром реальных вещей. Она привязалась к Жермене со смиренным упрямством собачонки, которую ударами не проймешь.

Однако случалось, что Жермена уступала иногда своим порывам. В припадке неодолимой потребности высказаться она хотела бы раздавить Селину своим необычайным любовным счастьем, подавить ее рассказом о своих свиданиях, стать для нее предметом глубочайшего восхищения. Ее глаза застилал яркий свет. Она глядела на Селину со спокойной улыбкой. Признание подступало к самым ее устам, вот-вот оно сорвется, и она смотрела на нее, вся трепещущая, с полуоткрытым ртом, как бы готовая приступить к объяснению. И не решалась, не зная, как начать. Недоверчивость вдруг одолевала ею. Улыбка сглаживалась в углах губ. Ее взгляд становился суше, и она, выжидая, замыкалась в молчании. Эта маленькая Селина разболтала бы только ее тайну. Это могло бы поселить раздор и ссору, и она взглядывала на Селину с презрением, наслаждаясь ее неведением всего того, что познала она.

Селина смотрела нежными и удивленными глазами, как уходила Жермена, находя все это очень естественным с ее стороны. Она не стеснялась, наивно рассказывала всем, что была ничто рядом с этой крупной черноволосой девушкой. Она влюбилась в ее широкие плечи и быстрые, резкие движения, в которых сквозила мужественность. Сама она была блондинка, со слегка искривленными плечами. Она чувствовала себя ниже ее, но не страдала от этого сознания, которое еще больше возвышало Жермену в ее глазах. Она говорила ей:

— Ты как-то выше всех нас, словно всегда над нами. Ты такая красивая! Ты как мужчина!

Жермена находила в этих словах отклик того, что ей беспрестанно повторял Ищи-Свищи. Это обожание со стороны простодушной девушки доставляло удовлетворение ее тщеславию. Она спрашивала ее, счастливая и смеющаяся, что было в ней прекрасного? И Селина отвечала:

— Не знаю. Ты красива, вот и все.

С нее этого было достаточно. Она довольно часто с беспокойством обращалась к своему зеркалу в прежнее время, когда мысль о мужчине волновала ее. Она находила свой нос слишком толстым, брови слишком густыми, подбородок недостаточно круглым. Но теперь она знала, что хороша. Любовь научила ее созерцать свое тело, как чудесное и роскошное орудие. Она теперь знала, какую власть оказывает красота на сердца людей. По временам, оставаясь одна в своей комнате, она любовалась собой, гордясь своим телом и ощущая трепет. В конце концов она всецело покорила Селину.

В этой повелевающей гордости сказывался ее отец, у которого гордость составляла главное свойство характера. Она любила повелевать. Голос у нее был отрывистый и резкий, как у людей, умеющих приказывать, и Селина, находившаяся постоянно под действием любовных мечтаний, испытывала странное очарование власти этой женщины, порабощавшей ее влиянием своей силы и решительности.

Жермена снабжала ее теперь поручениями. Если она ее выдаст, она станет ей навек врагом вместо доброй подруги, какой была теперь.

Селина не совсем понимала, каким образом могла она выдать ее. Жермена разъяснила ей это слово в таком смысле, что Селина опять ничего не поняла. И бедная девушка глядела на нее, подавленная сознанием своей глупости. Тогда Жермена пояснила более ясно:

— Ну, как же ты не понимаешь! Ну, вот, если бы у меня был любовник, и ты бы об этом рассказала, — вот это и называется, что ты меня выдала.

Селина подняла брови.

— У тебя есть любовник?

— Ах, это только предположение. Но это может случиться. Только не надо никому об этом говорить.

И она запретила ей наотрез сообщать кому-нибудь о времени, которое они проводили вместе, и о часах, когда она приходила и уходила от нее.

У каждого ведь свои делишки. И никто не любит, чтобы другие совали в них свой нос.

— Будь покойна, — ответила Селина, погруженная в свои мечтанья.

Жермена покидала ее после этого, чтобы отправиться к Ищи-Свищи. Несколько раз Селина предлагала ей проводить ее. Она немного резко отклоняла ее предложение. Однако нельзя же было всегда отказываться! Селина брала ее под руку, и они шли так некоторое время вместе до того мгновения, когда Жермена, не в силах больше терпеть, решительно отсылала ее домой.

Оставаясь одна, Жермена углублялась в лес, полная необычайной радости.

Они разнообразили свои встречи, чтобы не быть замеченными. То выбирали покойное местечко под благодатным деревцом, то тропинку среди чащи кустарника или перепутье.

Вначале она шла медленно, осматриваясь с осторожностью во все стороны.

Очертания деревьев принимали человеческие формы в сумеречной полумгле. Ей нужно было некоторое время, чтобы собраться с духом. Но нетерпение вскоре пересиливало осторожность. Она пускалась бегом, перепрыгивая через кусты вереска, выбирая по кратчайшей путь, через разросшийся кустарник. Ветви зацепляли ее платье; она слегка вздрагивала от страха и, запыхавшаяся, с покрытым потом лицом, внезапно замечала его.

Это были минуты полнейшего счастья. Он говорил, что ждал ее целыми часами, не смея шевельнуться. Он не делал ей упреков. Он был слишком рад ее видеть. И в недрах своего существа она чувствовала сладкое волнение от того, что так любима.

Он брал ее на руки, носил, смеясь, лепеча, безумный от радости. Она была не тяжелее перышка в его могучих руках. Он испытывал дикую радость держать ее и прижимать к своей груди.

— А если я тебя никогда больше не отпущу? — говорил он.

Она ударяла его по голове или же, обвив рукою шею, прижимала к его затылку свои горячие уста. И отвечала:

— Ну что же? Держи меня так у себя на груди!

Он так крепко прижимал Жермену к себе, что готов был раздавить. Им овладевали порывы дикой любви. От поцелуев, которыми он ее осыпал, было больно, как от укусов. Он прикасался к ее телу жадным раскрытым ртом, и его челюсти вздрагивали. Он повторял ей без конца, что умрет, если когда-нибудь она его перестанет любить, и тогда его скелет будет валяться где-нибудь на дороге или висеть на суку. И раздирал себе ногтями кожу, чтобы показать ей, как мало дорожил своим телом. Она бросалась к нему, хватала его руки, с гневом умоляла верить ей.