Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

ямщак-чудодей бросил кнут и — куда ему деться! — / Помянул о Христе, ошалев от неезженых верст». Процитируем также стихотворение «Препинаний и букв чародей…» (1975): «[Препинаний] Построений, значков чародей, / Презиравший сам факт плоскогорий, / Лиходей, перевертыш, злодей, / Жрец фантазмов и фантасмагорий» (АР-3-102) (в качестве «жреца фантасмагорий» лирический герой уже выступал в «Балладе о маленьком человеке»: «Сказку, миф, фантасмогорию / Пропою вам с хором ли, один ли», — да и позднее, в песне «На уровне фантастики и бреда…», он расскажет «красивую восточную легенду»).

Похожие образы встречаются в черновиках песни «Вы в огне да и в море вовеки не сыщете брода…» (1976): «“Становись, становись!” — злаямагия в этом повторе, / Всех свистают наверх, и становятся резче команды» (АР-10-140; эти же «злые команды» упоминались в песне «Лошадей двадцать тысяч…»: «И команды короткие, злые / Быстрый ветер уносит во тьму»); в черновиках стихотворения «Из класса в класс мы вверх пойдем, как по ступеням…» (1980): «Мы крикнем зло: “Даешь науку!”, - зло и веско», «Мы станем дружно грызть науку — зло и дерзко» /5; 569/; и в стихотворении «Первый космонавт» (1972): «И злое слово “Пуск”, подобье вопля, / Как нимб, зажглось, повисло надо мной». Здесь также сталкиваются противоположные понятия — «злое» и «нимб», — поскольку лирический герой Высоцкого является одновременно человеком («Он, хлеща лошадей, мог движеньем и злостью согреться») и богом. А слово нимб говорит о том, что герой сравнивает себя со святым, и это вновь напоминает «Гимн морю и горам»: «Как святые с загадкой на ликах, / Мы бесшумно по лунной дороге скользим…».

Более того, в «Памятнике» (1973) поэт примеряет на себя роль злого командора: «Командора шаги злы и гулки.[1198] / Я решил: как во времени оном, / Не пройтись ли, по плитам звеня?», — а еще через несколько лет, в «Письме с Канатчиковой дачи» (1976 — 1977), он сравнит себя… с фашизмом: «Я пройду, как коричневый ужас / По Европе когда-то прошел» /5; 468/. Процитируем также раннее стихотворение «Путешествие в будущее в пьяном виде» (1957): «Шар лунный вовсе не вертелся, / И я шажищами пошел»[1199] [1200] [1201] [1202] [1203] [1204] [1205]. - которое, в свою очередь, восходит к пьесе Маяковского «Мистерия-буфф» (1918): «К обетованной! Ищите за раем! Шагайте! Рай шажишами взроем!» (призыв «Ищите за раем!» также находит аналогию у Высоцкого: «Я доберусь до рая с адом»''4). И такое же намерение будет у лирического героя в песне «Реальней сновидения и бреда…»(1977): «Я доберусь, долезу до заоблачных границ».

Если же обратиться к документальному источнику «космических негодяев», то напрашивается цитата из письма Высоцкого Кохановскому (1965): «Сука я! Гадюка! Падлюка я!»'95. А в конце июня 1980 года он скажет своему соседу по лестничной площадке Теодору Гладкову: «Я такая гадина, такой подлец… У Марины во Франции умерла старшая сестра Таня — от рака. Я дал слово, что приеду на похороны. А не могу — видишь, в каком я состоянии…»''6. Этот же мотив находим в стихах: «Я — мерзавец, я — хам, / Стыд меня загрызет» («Снова печь барахлит…», 1977).

***

Своеобразно богоборческий мотив реализован в «Тюменской нефти»: «Нет бога нефти здесь — перекочую я: / Раз бога нет, то нет и короля» (АР-2-76), «Бог подал знак: бурите здесь» (АР-2-78), «Так я узнал — / Бог нефти есть! / И он сказал: / Да! Будет нефть!»'' (АР-2-78), «Нефть из фонтана рассыпалась искрами — / [Я нефтяного бога увида<л>] При свете их я бога увидал. / По пояс голый он с двумя канистрами / Холодный душ из нефти принимал» (АР-2-80). Во всех приведенных цитатах утверждается тождество: сам человек — и есть бог (творец). Поэтому в наброске 1965 года автор недоумевает: «Сегодня не боги горшки обжигают, / Сегодня солдаты чудо творят''8. / Зачем же опять богов прославляют, / Зачем же сегодня им гимны звенят?».

Данный набросок находится на одном листе с песней «Мой друг уехал в Магадан», в которой поэт говорит: «А мне удел от бога дан» (АР-5-32). Более того, есть информация о том, что он был написан в апреле 1965 года и представляет собой «отклик на очередную годовщину В.И. Ленина»'''. Таким образом, уже в этом наброске власть (Ленин) сравнивается с богами (как и позднее — например, в песне «Переворот в мозгах из края в край…», написанной к столетию со дня рождения вождя).

А в начале наброска говорится о том, что гимны нужно посвящать не богам, а людям, которые сами — как боги[1206] [1207] (примечательно, что в беловом автографе «Марша шахтеров» первоначально стояло название «Гимн шахтерам», но автор его зачеркнул

— АР-10-97), и в их число, разумеется, входит лирический герой Высоцкого: «Уже если мы кому сыграем туш — то, / Конечно, акробату. / Кто он? Канатоходец, — потому что / Ходил он по канату» («Натянутый канат», 1972; черновик /3; 426/), «Играйте туш / Быть может, он — / Умерший муж / Несчастных жен, / Больных детей / Больной отец, / Благих вестей / Шальной гонец. <.. > Вот это да! Вот это да! / Прошу любить — играйте марш'. / Мак-Кинли — маг, суперзвезда, / Мессия наш, мессия наш!» («Песня Билла Сигера», 1973). Эта же мысль проводится в стихотворении «Парад-алле! Не видно кресел, мест» (1969): «Ну всё, пора кончать парад-алле / Коверных! Дайте туш

— даешь артистов!» (артистов — то есть, в первую очередь, самого Высоцкого), и в черновиках песни «Не заманишь меня на эстрадный концерт…» (1970), где лирический герой выступает в образе футбольного болельщика, умершего на стадионе: «.Лучше гимны болельщику пойте» /3; 299/. То же самое относится и к прозаическому герою — в концовке повести «Дельфины и психи» (1968): «А кругом музыка, салют из 56 залпов, по количеству моих лет» /6; 47/.

Отчасти поэтому Высоцкому так нравился посвященный ему «Реквием оптимистический» Андрея Вознесенского, который заканчивался следующей строфой: «Гремите, оркестры'. / Козыри — крести. / Высоцкий воскресе. / Воистину воскресе!». Вариация поминального гимна встречается также в «Песне Сенежина» (1968): «Вот некролог, словно отговорка, / Объяснил смертельный мой исход <.. > Будет так — суда и караваны / Проревут про траурную весть, / И запьют от горя капитаны, / И суровей станет Север весь»; а позднее она возникнет в черновиках «Коней