Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - Джеймс Бернс

Уоллис располагал мощным оружием — письмом, которое написал для него президент председателю съезда: «Я питаю к нему симпатии, уважаю его. Он мой личный друг. По этим причинам я лично голосовал бы за его повторное выдвижение вице-президентом, будь я делегатом съезда». Однако письмо завершалось замечанием, что решение вопроса остается в компетенции самого съезда. Некоторые восприняли письмо как поцелуй, адресованный покойнику; другие гадали, выведет ли оно вице-президента в лидеры борьбы. Могло бы, если бы Ханнеган и компания в конце концов не освободили Трумэна от обязательств перед Бирнсом. Рузвельту, теперь уже в Сан-Диего, тоже приходилось участвовать в политических маневрах на съезде. После того как Ханнеган собрал в номере знаменитого отеля «Блэкстоун» Трумэна, Уолкера, Флинна и чикагского босса Эдварда Дж. Келли и затем позвонил президенту, Рузвельт спросил:

— Вы уже обеспечили поддержку этому парню?

Ему ответили, что нет. Трумэн все еще не верил, что президент предпочитает его Бирнсу и Уоллису.

— Ладно, скажите сенатору, — сказал президент, — что если он хочет развалить демократическую партию, оставаясь в стороне, то может это сделать. Но он знает, так же как и я, чем это может кончиться в наше опасное время...

Наконец, убедившись в поддержке президента, Трумэн попросил Бирнса дать ему свободу действий. На первом этапе голосования Уоллис уверенно лидировал, опережая Трумэна, Бэнкхеда и Баркли, но чикагские боссы и бурбоны юга объединились на следующем этапе голосования, чтобы вывести вперед Трумэна. Еще раньше рутинным путем выдвинули кандидатом на новый срок президентства Рузвельта. Гарри Берд получил 89 голосов, практически все от южан, а Фарли — 1. Президент запросил и получил сжатую интернационалистскую платформу смягченного «нового курса». Свою речь с выражением согласия на выдвижение перед делегатами съезда, разместившимися на стадионе Чикаго, он произнес по радио из Сан-Диего:

«Я уже говорил вам, почему принимаю выдвижение своей кандидатуры, несмотря на желание возвратиться к спокойной частной жизни...

Я отнюдь не веду борьбу за пост президента в обычном смысле. Не считаю это уместным в нынешние трагические дни. И кроме того, в период мировой войны не смог бы найти для этого времени. Однако чувствую потребность сообщить американцам факты, которые вызывают их тревогу, и особенно уберечься от того, чтобы быть неправильно понятым...

Что нам следует сделать в 1944 году? Во-первых, победить в войне — победить быстро и убедительно. Во-вторых, создать международные организации по всему миру и так организовать в мире вооруженные силы, чтобы сделать войну невозможной в обозримом будущем. И в-третьих, создать для возвратившихся с войны ветеранов и для всех американцев благоприятные экономические условия, которые обеспечат занятость и достойный уровень жизни».

Президент редко заключал свои обращения цитированием знаменитых речей, но в данном случае оказался уместен фрагмент из речи Линкольна по случаю вступления в президентскую должность на второй срок:

«С твердым убеждением в правоте, какой ее внушает нам Господь, давайте стремиться завершить дело, которое начали, чтобы залечить раны страны; позаботиться о том, кто пал в битве, о его вдове и его сиротах; сделать все, что способствует достижению и поддержанию справедливого и прочного мира среди нас и между всеми странами».

Выждав приличную паузу на время выступлений на съезде демократов, Дьюи возобновил пропагандистскую кампанию против усталой администрации и единоличного правления. Рузвельт знал, что лучший способ противостоять этой кампании скорее практические дела, чем слова. Его продолжительная поездка в Калифорнию, на Гавайи и Аляску призвана послужить свидетельством, что у главнокомандующего сохранилась неистощимая энергия и уверенность. Но у Дьюи свои козыри. Все так зависит от воли одного человека; по мере того как складывались линии противостояния на внутреннем фронте, появлялись зловещие признаки, что у главы исполнительной власти высокое давление и организм его немощен.

Перед тем как покинуть Сан-Диего, чтобы присутствовать на учениях десантных войск, президент беседовал в своем железнодорожном вагоне с сыном Джеймсом. Внезапно лицо отца побледнело и исказилось гримасой боли.

— Джимми, не знаю, вынесу ли я это... мне ужасно больно....

Несколько минут президент не открывал глаз, лицо вытянулось, туловище колебалось в такт болевым волнам. Он не позволил Джимми отменить намеченное мероприятие. Потом пришел в себя и продолжил поездку к месту учений. Сколь ни тревожен этот эпизод, Бруенну о нем не сообщали.

Но вокруг здоровья президента распространялось много слухов. В Белом доме циркулировала даже история, что в мае в Хобко президенту сделали тайком операцию. На Гавайях Рузвельт получил из Вашингтона, от Гопкинса, весть что сотрудник ФБР в Гонолулу сообщил Дж. Эдгару Гуверу об отмене тихоокеанской поездки президента из-за его слабого здоровья. Гопкинс выражал в телеграмме надежду, что сообщение неверно, но, если и верно, отмене поездки нужно дать другие объяснения. («Противник не жалеет времени и сил для спекуляций вокруг вашего здоровья».) Лихи ответил, что президент работает по четырнадцать часов в день и никогда не был в лучшем состоянии здоровья. Он потребовал, чтобы сотрудника ФБР привлекли к дисциплинарной ответственности за ложное сообщение.

Фотокамера, распространявшая по всему свету сияющее лицо Рузвельта, тоже могла быть жестокой. Один снимок президента, получивший широкое распространение и сделанный во время речи с выражением согласия принять выдвижение своей кандидатуры на новый срок президентства, изображал его изможденное, потемневшее лицо с открытым дряблым ртом. Розенман сетовал: во время съемки не было Эрли, а то он, как и прежде, не позволил бы тиражировать такой снимок.

Возможно, президенту во время произнесения речи недоставало контакта с аудиторией. Или он вспомнил свой драматический полет на съезд в Чикаго в 1932 году для предложения «нового курса» американскому народу. Или вспомнилась речь согласия 1936 года, когда он объявил, что «нынешнее поколение американцев переживает встречу со своей судьбой». Разумеется, после возвращения на континент из тихоокеанской поездки ему хотелось общения с живой аудиторией. Он попросил Майка Рейли устроить ему произнесение речи на бейсбольном стадионе в Сиэтле. Рейли, которого беспокоила проблема обеспечения безопасности, обратился за советом к Розенману и Гопкинсу. От них пришла телеграмма с указанием на то, что президенту не следует совершать тайком поездку в одном направлении и затем открыто выступать перед гражданской аудиторией на обратном пути. Почему бы не выступить с палубы своего эсминца, под защитой его орудий? Идея президенту понравилась.