Белые пешки - Екатерина Звонцова

они же вроде замутили с Сашкой. Разве общение с ней не должно было вдохнуть в него жизнь?

– Показывай, – велел Алеф.

Миро механически поставил сумку на стол. Механически ее открыл. Механически вытащил коробку, длинную, широкую…

– Ника, – снова раздалось над ухом. – Да что с вами? Открывайте глаза. Мы почти у цели. Скоро это кончится.

И она открыла. Когда только зажмурилась?

На столе темнела старинная шахматная доска.

Черно-белые клетки. Мертвый камень – наверное, мрамор. И почти осязаемый холод, разлившийся вдруг в воздухе. Снова накатила тошнота, такая же, как при мыслях о Марти, и Ника покачнулась. Алеф поддержал ее: руки легли на плечи бережно, но сжались стальными тисками. Нике неожиданно захотелось вырваться.

– Откуда это у вас? – охрипшим голосом спросила она.

– Я же сказал. – И снова непривычное раздражение: «Какая ты тупая!»

– Из кабинета Володарского, – повторил и Миро, посмотрев наконец Нике в глаза. Все больше казалось, что у него жар. – Я проснулся и вспомнил, как ты спрашивала о связях отца. Ты ведь тоже между делом уточняла, не знал ли он ректора. А еще я крал твой блокнот, пока ты выходила. Когда ты меня опрашивала. И тоже видел там его имя. А он никогда мне не нравился. Решил проверить.

Фразы были куцыми, взгляд – тяжелым, хотелось отвернуться. И Ника, сама не понимая, почему умный и безобидный юноша, к которому она, в принципе, привыкла, сейчас так ее пугает, действительно отвернулась – опять посмотрела на Алефа.

– Александр Федорович, вы ведь понимаете, что он вторгся туда без…

Пальцы сдавили ее плечи так, что наверняка оставили на коже следы, но эта боль была, пожалуй, необходима. Только она еще напоминала, что происходящее – не кошмарный сон.

– Да, без постановлений и оснований, – холодно откликнулся Алеф. – Да, это незаконно. И да, я никогда такое не одобрял. Но Володарский уехал, а умный мальчик этим воспользовался. – Алеф кивнул Миро. – Потому что, что бы там ни было, за отцов нужно мстить. Не удивлюсь, если и к скандалу Володарский причастен. О его делах в девяностые много говорят, и в политику он тоже ломился, да только без успеха.

Ничего такого Марти, например, не рассказывала. И вообще обронила странную фразу: что биография Володарского выглядит… как же… шитой белыми нитками. Да, точно. Примерно так же Алеф высказался о биографии Рыкова. Имелось в виду, что фактов много, но все они разрозненны и зачастую противоречат друг другу. Откуда там политика? Там и нефть вроде была, и театр, и меценатство…

– Не бойся, – снова заговорил Миро, и его губы растянулись в странной улыбке. – Я же ученый. Я вскрыл кабинет тихонько и чисто. И даже могу вернуть все назад.

Алеф выпустил Никины плечи, но лучше ей не стало. Заложа руки за спину, он неторопливо прошелся по помещению. Его осанка была очень прямой, голос теперь звучал с привычным, почти сонным спокойствием:

– Так, да, пожалуй. Володарский в командировке, вернется в понедельник, а сейчас мы так же тихо вернем доску. «Найдем» потом. Когда приедем не одни и с ордером. Забирай наши сокровища – и на улицу. Я сейчас приду.

Миро, снова взвалив на плечо сумку, вышел – не обернулся, не попрощался. Алеф задержался. В задумчивости он постукивал пальцами по столу, там, где лежала недавно каменная доска. Ника, хотя догадывалась об ответе, спросила:

– В кабинете были фигурки?

– Нет.

– Никаких?

– Нет.

– Вы правда верите, что он всех убил?

Алеф упорно смотрел куда-то на столешницу.

– Я не знаю, Ник. Я…

Внезапно он дернулся и развернулся всем корпусом, но не к Нике. Его глаза скользнули сначала по Шпендику, потом по Медянке; оба занимались своими документами. Коллеги, словно почувствовали взгляд, почти одновременно вскинулись. Медянка, нервно дернув саму себя за заплетенную косичку, спросила:

– Эй, ты… ты чего, иноходец?

– Выйдите, – попросил Алеф. – Оба. Пожалуйста.

– Да фиг… – начала было она, но Шпендик, выпрямляясь во весь рост, неожиданно осадил ее:

– Ну. Идем покурим.

Коллеги вышли. Ника, по-прежнему тщетно силясь успокоиться, сама подошла к Алефу. Он стоял неподвижно и глядел в пустоту, более осмысленно, чем Миро недавно, но все-таки жутко. Ника робко протянула руки и повторила его недавний жест: накрыла ладонями широкие плечи.

– Что с вами? – прошептала она. – Вы так переживаете. Из-за Рыкова? Из-за Добрынина? Из-за…

Алеф не отступил, не сбросил Никиных рук, но опять опустил голову. Зажмурился – и даже это сделал как-то обессиленно, будто закрывал глаза в последний раз в жизни.

– Алеф! – Ника запнулась.

– Я вижу сны, – наконец ответил неживой голос. – Ник, я вижу повторяющиеся сны. Я никогда ни во что такое не верил, но они сводят меня с ума.

Она будто подавилась воздухом, ладони дрогнули, но Алеф крепко сжал их в своих. Он поднял тяжелые веки, и зеленый мшистый взгляд столкнулся с Никиным. Там по-прежнему читались тоска, гнев и… бессилие.

– Что вам снится? – спросила Ника.

Она уже знала, что ей не понравится ответ.

– Я вижу себя другим человеком. – Губы Алефа сжались. – Вижу рыцарем. Этаким увальнем без страха и упрека, матерым воякой, верно служащим своему королю. Великому королю. Лучшему из всех королей на свете. И очень сожалеющим о том, что когда-то он взял да и перетравил, маленький дурак, собак своего отца.

– Ого, – выдохнула Ника. – Вы, наверное, могли таким быть. Марти…

– А потом мой король предает меня. – Алеф не слушал ее. – Мой мудрый король проливает невинную кровь. Мой мудрый король оказывается вовсе не тем, за кого себя выдавал, он монстр. Я восстаю. Я обвиняю его. И…

– И убиваете его? – Ника не сомневалась, что получит кивок. – Боже.

Глаза Алефа сверкнули, руки дрогнули. Пальцы все еще сжимали Никины, а в какой-то незаметный миг вовсе сплелись с ними крепким болезненным замком. Алеф наклонился. Их с Никой лица были почти вплотную.

– Не я его. Он меня. И… вас. В тех снах вы – моя жена и союзница.

Перехватило дыхание, и невольно она сама крепче впилась в сильные широкие руки. На губах расцвела непрошеная улыбка, которую нужно было срочно прогнать, но не получалось. Ника покраснела, потупилась, но, снова вскинув взгляд на Алефа, поняла, что он не улыбается в ответ, нисколько не смущен и думает совсем о другом.

– Рядом с нашими телами, Ника, – он почти чеканил слова, – были шахматные фигуры. Конечно, я мог переутомиться, конечно, это может быть психоз и маразм, конечно, но… на доске у маньяка как раз не хватает двоих. Короля и королевы.

– Вы думаете…

– Он писал нам письмо, Ника.

– Вы думаете…