Век Людовика XIV. История европейской цивилизации во времена Паскаля, Мольера, Кромвеля, Мильтона, Петра Великого, Ньютона и Спинозы: 1648—1715 гг. - Уильям Джеймс Дюрант

в смерти". 20 Мы желаем богатства и знаний как средства к власти, а почестей - как свидетельства власти; и мы желаем власти, потому что боимся неуверенности. Смех - это выражение превосходства и власти.

Страсть смеха есть не что иное, как внезапная слава [самодовольство], возникающая от внезапного представления о некотором превосходстве в себе по сравнению с немощью других или с нашей собственной, бывшей прежде; ибо люди смеются над глупостями своего прошлого, когда они внезапно вспоминаются, если только они не несут с собой какого-нибудь настоящего бесчестья. . . . Больше всего смеются те, кто сознает в себе меньше всего способностей, кто вынужден держать себя в руках, замечая недостатки других людей. И поэтому много смеха над недостатками других - признак пассивности. Ибо для великих умов одно из достойных занятий - помогать другим и освобождать их от презрения, а себя сравнивать только с самыми способными. 21

Хорошее и плохое - субъективные понятия, варьирующиеся по содержанию не только от места к месту и от времени, но и от человека к человеку. "Объект любого влечения или желания... . человек называет добром; предмет его ненависти или отвращения - злом; ибо эти слова... всегда употребляются по отношению к человеку, который их использует, не существует ничего простого и абсолютного, ни какого-либо общего правила добра и зла, которое можно было бы взять из природы самих объектов". 22 Сила страстей может быть благом и вести к величию. "Тот, кто не имеет сильной страсти к... власти, богатству, знаниям или почестям... не может иметь ни большой фантазии, ни большого ума". Слабые страсти - это скука; ненормально сильные страсти - это безумие; "не иметь желаний - значит быть мертвым". 23

Счастье этой жизни заключается не в покое удовлетворенного разума. Ибо не существует ни конечной цели, ни величайшего блага, о которых говорится в книгах старых философов-моралистов. . . . Счастье - это постоянное продвижение желания от одного объекта к другому, причем достижение первого - это еще только путь к второму. 24

Управление людьми, созданными таким образом, столь изобретательными и конкурентоспособными, столь горячими страстями и склонными к раздорам, - самая сложная и трудная из всех человеческих задач, и тем, кто берется за нее, мы должны предоставить все оружие психологии и власти. Хотя человеческая воля не свободна, общество вправе поощрять определенные действия, называя их добродетельными и вознаграждая, и препятствовать некоторым действиям, называя их порочными и наказывая их. Здесь нет противоречия с детерминизмом: эти социальные одобрения и порицания добавляются, ради блага группы, к мотивам, влияющим на поведение. "Мир управляется мнением"; 25 Правительство, религия и моральный кодекс в значительной степени являются манипуляцией мнением, чтобы уменьшить необходимость и область применения силы.

Правительство необходимо не потому, что человек от природы плох - ведь "желания и другие страсти... ...сами по себе не являются грехом". 26-но потому, что человек по своей природе скорее индивидуалистичен, чем социален. Гоббс не соглашался с Аристотелем в том, что человек - "политическое животное", то есть существо, от природы приспособленное обществу. Напротив, он представлял себе изначальное "состояние природы" (а значит, и изначальную природу человека) как состояние конкуренции и взаимной агрессии, сдерживаемой лишь страхом, но еще не законом. Мы можем представить себе это гипотетическое состояние (говорил Гоббс), наблюдая за международными отношениями в наш век: нации все еще по большей части находятся в "состоянии природы", еще не подчиняясь навязанному закону или власти.

Во все времена короли и лица, облеченные властью, из-за своей независимости находятся в состоянии постоянной ревности, в состоянии и позе гладиаторов; их оружие направлено, а глаза устремлены друг на друга, то есть на их крепости, гарнизоны и пушки на границах их королевств, и они постоянно шпионят за своими соседями; что является позой войны. . . . Где нет общей власти, там нет ни закона, ни несправедливости. Сила и обман являются на войне кардинальными добродетелями". 27

Так, по мнению Гоббса, отдельные люди и семьи до появления социальной организации жили в состоянии вечной войны, фактической или потенциальной, "каждый человек против каждого человека". 28 "Война состоит не только в сражении, ... но и в том отрезке времени, когда в достаточной степени проявляется воля к сражению". 29 Он отверг теорию римских юристов и христианских философов о том, что существует или когда-либо существовал "закон природы" в смысле законов добра и зла, основанных на природе человека как "разумного животного"; он признавал, что человек иногда бывает разумен, но рассматривал его скорее как порождение страстей - прежде всего, воли к власти, - использующее разум как инструмент желания и управляемое только страхом перед силой. Первобытная жизнь - т. е. жизнь до социальной организации - была беззаконной, жестокой, страшной, "мерзкой, жестокой и короткой". 30

Из этого гипотетического "естественного состояния" люди, в представлении Гоббса, вышли путем негласного соглашения друг с другом о подчинении общей власти. Это теория "общественного договора", ставшая популярной благодаря трактату Руссо под таким названием (1762), но уже устаревшая и избитая во времена Гоббса. Мильтон в своем трактате "О пребывании королей и магистратов" (1649) как раз трактовал договор как соглашение между королем и его подданными - о том, что они будут ему повиноваться и что он будет должным образом исполнять обязанности своей должности; если он этого не сделает, говорил Мильтон (как и Бьюкенен, Мариан и многие другие), народ будет вправе сместить его. Гоббс возражал против этой формы теории на том основании, что она не устанавливает власти, уполномоченной обеспечивать соблюдение договора или определять, когда он был нарушен. Он предпочитал считать, что общественный договор заключается не между правителем и управляемым, а между управляющими, которые согласны

передать всю свою власть и силу [свое право на применение силы друг к другу] одному человеку или одному собранию людей. ... . . После этого множество людей, объединенных в одном лице, называется КОММУНИСТИЧЕСКИМ государством. Это - порождение великого ЛЕВИАФАНА, или, скорее, ... того Смертного Бога, которому мы обязаны, при Бессмертном Боге, нашим миром и защитой. Ибо по этой власти, данной ему каждым... человеком в Содружестве, он имеет в своем распоряжении столько власти и силы, что под влиянием ее он может формировать воли всех... чтобы использовать силы и средства всех их, как он сочтет нужным, для их мира и общей защиты. И тот, кто носит это лицо, называется государем и говорит, что имеет суверенную власть; а все остальные - его подданные". 31

Теория опрометчиво предполагала среди