Девчата. Полное собрание сочинений - Борис Васильевич Бедный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А я почем знаю? – отмахнулся Семен Григорьевич. – Если б я дарил, так знал бы, а сейчас и голову ломать не стану!
– Как же теперь быть? – вслух подумал озабоченный Коля Савин. – Не нести же конфеты назад: меня ребята засмеют!
– Назад нести негоже, – согласился Семен Григорьевич и добавил доверительно: – А мы вот как сделаем: попросим Захаровну вскипятить чайку да все втроем и навалимся на шоколадные. Авось изжога тогда оробеет!
Екатерина Захаровна ушла на кухню, и через минуту там басом загудел работящий примус. Семен Григорьевич любующимися отцовскими глазами оглядел ладную фигуру Коли Савина и сказал растроганно:
– Молодец, что пришел, молодец!
– Мы с ребятами собирались еще позавчера проведать вас, да побоялись…
– Уж не меня ли? – удивился Семен Григорьевич и невесело пошутил: – Неужто я для вас такой страшный стал?
– Что вы, Семен Григорьевич! И не стыдно вам? Все ребята вас любят… как и раньше. Мы потому не шли, думали застать здесь…
Коля Савин запнулся, не желая произносить ненавистное Кирюшкино имя. Семен Григорьевич понял его и сочувственно кашлянул.
– Та-ак… – раздумчиво сказал он. – А нынче что ж не побоялся ты с ним встретиться?
– Прояснилось кое-что. Попытались мы сегодня узнать у него про ваше здоровье, а он и говорит… В общем, догадались мы, что он к вам и носа не кажет.
– Что же Кирюшка молвил? Что?
Семен Григорьевич даже с кровати вскочил – так не терпелось ему поскорее узнать, почему Кирюшка отплатил черной неблагодарностью за все его заботы о нем.
Коля Савин замялся. Он давно уже чувствовал себя не в своей тарелке, а теперь совсем запутался. Говорить о Кирюшке хорошее Коля никак не мог, так как знал о нем одно лишь плохое; ругать же его при Семене Григорьевиче не хотелось, чтобы мастер не подумал, будто он сводит с Кирюшкой счеты.
– Руби сплеча, Никола! – приказал Семен Григорьевич. – Узнавать – так уж всю правду.
– Мне его слова и повторять-то неохота… В общем, распространялся он в том плане, что болезнь у вас дипломатическая, чтобы не отвечать за его работу, если он не управится с тремя станками…
Семен Григорьевич даже охнул, заслышав такое.
– И язык у него не отсох?
– Не отсох… – виновато ответил Коля Савин.
Семен Григорьевич опустил голову и закручинился.
– Да вы не огорчайтесь, – попытался утешить его Коля. – Он и раньше такие штучки отчубучивал. Мы ведь с ним в одном общежитии живем, пригляделся я к нему…
Коля Савин спохватился, что поругивает-таки Кирюшку, несмотря на данное самому себе слово не осуждать его в присутствии Семена Григорьевича и вообще отзываться о сопернике со студеной вежливостью. «Ну и черт с ним! – непоследовательно решил он. – Мне бы только деда нашего успокоить».
Семен Григорьевич рывком поднял голову:
– Слышь, Никола, а не завидуешь ли ты Кирюшкиной славе?
– Нечему завидовать, – твердо сказал Коля Савин. – Будут мне такую славу даром давать – и то не возьму!
– Что так? Не пойму я что-то тебя. Мне, к примеру, было бы любопытно на самого себя в кино поглазеть: на фотографиях красовался, а в кино помелькать не привелось… Чем же Кирюшкина слава плоха?
– Нечистая она… Вы по радио его выступления не слыхали? Жаль! Ведь он все себе приписал, будто сам предложил работать на двух станках и закалку фрезы для скоростного резания придумал. Все сам! Мы с ребятами слушали – и ушам своим не верили. Про вас он лишь в самом конце упомянул: «Кроме того, оказывал помощь мастер Федунов».
– Оказывал все-таки? – усмехнувшись, спросил Семен Григорьевич.
«Спокойный дед! – с уважением подумал Коля Савин. – Другой бы на его месте взвыл от обиды, а у него только глаза колючие стали».
– А может, не успел он всего по радио высказать? – заступился за Кирюшку все еще сомневающийся Семен Григорьевич. – Поторопили его, или растерялся с непривычки, не видя, кому говорит. А то и речь ему подсократили, чтобы не засорять приемники разными ненужными стариками… Мало ли что могло быть?
– Все руководство цеха отблагодарил, начиная с начальника и кончая профгрупоргом, который для него и пальцем не шевельнул, а про вас забыл. Нет, здесь тактика! – убежденно сказал Коля Савин. – Вас он больше всех опасался, не хотел славой поделиться – вот и зачеркнул. Очень уж кстати болезнь ваша тут ему подвернулась!..
Семен Григорьевич обескураженно покрутил головой, все еще не в силах свыкнуться с обидной новостью.
– А какой обходительный да ласковый был! – вспомнил он. – Встретит меня в проходной – так и засияет, будто я не мастер, а артистка фартовенькая из гортеатра. В трамвае всегда норовил билет мне купить, а в бане сам, без спросу, спину мне мочалкой тер – ах, проныра!
Только сейчас Семен Григорьевич начал понимать, как ловко Кирюшка-пройдоха обвел его вокруг пальца. Непонятно было только, почему теперь он перестал юлить, пошел на разрыв. Семен Григорьевич призадумался. Как ни крути, выходило одно: после головокружительных своих успехов Кирюшка считает, что мастер ему больше не нужен и он свободно теперь обойдется без него. Использовал как ступеньку – и отбросил за ненадобностью!
Семен Григорьевич тяжело засопел, ибо не привык он оставаться в дураках. То, что Кирюшка посчитал его бесполезным, обидело его больше, чем все бессовестные Кирюшкины выхваленья по радио.
– Из молодых, да ранний! И откуда такие берутся? – изумился Семен Григорьевич. – Все ведь у него шито-крыто. Пойди теперь докажи, кто и чем ему помогал. Да и знает ведь, ржавая душа, что не стану я с ним, поганцем, спорить. И судить его не за что: чистая работа!
– Ничего, найдем мы и на него управу, – пообещал Коля Савин. – Ребята хотят на комсомольском комитете все его поведение обсудить, соскоблить ржавчину с души…
– Ах, дурень я, дурень! – с запоздалым сожалением сказал Семен Григорьевич. – Мне надо было тебя на два станка поставить, а я Кирюшку-гаденыша пожалел. Кроме всего прочего, я ведь почему тогда в тебе, Коля, усомнился? Он у тебя Клаву раскосенькую отбил, а ты…
– Какая же она раскосая? – обиделся Коля Савин. – Просто глаза у нее очень черные, вот и кажется…
– Пускай черные, – покладисто согласился Семен Григорьевич. – Не в том дело. Он у тебя девку отбил, а ты – хоть бы хны! Ведь даже выработка у тебя тогда не снизилась. До того спокойный – ни рыба ни мясо. Не люблю я таких!
– Много
