Фантастические тетради - Ирина Ванка

— Но ведь я ничего не прошу, — отвечал Бароль.

— Может, ее замучили до тебя.

— Пусть так и скажет…

— Она скажет — и ты от нее уже не отцепишься.

Ночью рыбка исчезла из накрытого тряпкой горшка. Казалось бы, таинственно-необъяснимо. Бароль отлучился из комнаты и тут же, почувствовав неладное, вернулся, но было поздно. На веранде не было ни души. За верандой сплошной стеной стоял дождь. Бароль сбился с ног, перевернул этаж вверх дном, заглянул под каждую подозрительную вещицу. Когда до него наконец-таки начала доходить суть произошедшего, исправлять положение было поздно, — самое время было искать виноватых, и он, схватив в темноте верблюжатни первого попавшегося скакуна, выволок его на склон и что было духу помчался в сторону Босианского леса.

К полудню с высоты птичьего полета фарианский выруб стал похож на растревоженный муравейник. По всем верандам бегали возбужденные обитатели, размахивая руками, перетаскивая с места на место свой скарб и запирая на замки все, что представляло ценность. Логан, увидев на пороге молельни своего запыхавшегося племянника, всерьез решил, что небо опускается на гору и вот-вот сравняет ее с долиной.

— Идем, дядька Логан, посмотришь хоть раз в жизни на настоящего босианина.

По мере того как богомол спускался на нижние этажи, суматоха утихала, точнее, перемещалась в направлении верблюжатни. Обитатели выруба, необыкновенно растревоженные на фоне общего спокойствия бытия, не могли отказать себе в удовольствии увидеть реакцию настоящего магистра на настоящую лесную тварь.

В просторном стойле вместо дромадеров, праздно лежащих на утоптанной соломе, находилось отвратительное смуглокожее существо, подвешенное за ногу к потолочной балке. Существо висело на редкость спокойно, скрестив на груди мускулистые руки, обнаженные до плеч, и, закинув ногу за ногу, будто это не оно висело вниз головой, а благородные фариане отчего-то вдруг выстроились на потолке. Отвратительно длинные черные волосы существа почти касались пола, на котором валялся развернутый мешок Бароля, а безобразно черные глаза недопустимо нагло пялились на фарианских вельмож.

— Вот она, кара богов! — воскликнул Логан, указав на пленного босианина.

— Аладон, — сказал босианин.

Логан не поверил ушам и подошел ближе.

— Ты произнес слово, которого я не расслышал.

— Меня зовут Аладон, — повторил босианин.

— Знаешь, отчего он такой храбрый, — объяснил Фальк, — он думает, что мы здесь только деликатесы кушаем. Он не знает, что у Борща есть тысяча рецептов отменных блюд из всякого дерьма.

На Аладона намек не произвел впечатления.

— Похоже, боги уже прокоптили его в дымоходе, — добавил Олли, — только посолить забыли.

— Его надо сутки в соленой воде вымачивать, — возразил Фальк, — как крапчатую поганку.

— А я говно не ем, — сказал Хун, — ни под какой приправой.

— Братья мои, — встревожено произнес Логан, — никогда! Вы слышите меня, никогда благородные фариане не опускались до пожирания ближних соседей. Позовите сюда Бароля, пусть он немедленно отпустит этого несчастного дикаря. Пусть дикарь убежит в свой дремучий лес и расскажет о том, что нет на всей Альбе более достойных и благородных существ, чем те, что по велению разума не унизились до кровавой расправы. И злоба покинет ваши сердца…

— Этот несчастный дикарь, — перебил его Саим, стараясь соблюсти проникновенную интонацию монолога, — украл у нас кое-что… Очень важное, между прочим. — Логан собрался было продолжить, но Саим снова его прервал, — а потом, нет чтоб ноги уносить; увидел, что Бароль за ним гонится, обрадовался, что выруб открыт, вернулся, увел всех верблюдов да еще Гаха с собой прихватил. Оцени наглость. Он же теперь висит и пялится на тебя как ни в чем не бывало.

Логан лишь почесал лысую макушку.

— Ну, предположим, — рассуждал Саим, — кое что… он сожрал сразу, Гаха, допустим, поделил с голодными соплеменниками, которые знают, что на всей Альбе нет более изысканного деликатеса, чем благородный фарианин…

— Обтертый чесноком, — добавил Олли со знанием дела.

— Совершенно верно, — согласился Саим и с удовольствием пронаблюдал, как обескураженный богомол и мерзкий босианин безмолвно и сосредоточенно смотрят друг другу в глаза. Но как только взгляд босианина переместился на его персону, Саим почувствовал нехорошую дрожь в коленях и поспешил продолжить. — Но вот что я откровенно не понимаю, зачем ему понадобились наши дромадеры? Они же равнинные скакуны! В крайнем случае, горные. В лесу они не пройдут и пяти шагов. Так вот… — Аладон не спускал с Саима внимательного взгляда, и это начинало действовать на нервы.

— Так что? — торопил его рыжий математик, будто воспоминания о босианском котле снова обожгли ему пятки.

— Что касается меня, — сообщил Саим, — то я с большим удовольствием попробую на вкус ближнего соседа. Тем более он лучше повара знает, как подать себя к столу.

— Отравишься, — внятно произнес Аладон, прежде чем гул одобрения вознесся под своды пустой верблюжатни, насколько это можно было сделать внятно и убедительно, повисая вниз головой.

— Ты опять что-то сказал? — Саим сделал неуверенный шаг в его сторону.

— Я сказал, твоя цивилизация когда-нибудь отравится человеческим мясом. Ты будешь первым.

Полторы волосины за ушами Логана встали дыбом. Он оглядел злобные физиономии братьев-фариан и снова уставился на Аладона, исполненного спокойствия и достоинства ядовитого кушанья над раскаленной сковородой. Но не успел произнести душеспасительного слова, как на пороге появился Бароль, довольный собой, словно это вовсе не его владения подверглись ночному налету.

— Нет, — Логан выступил ему навстречу, — ты не должен позволять своим подданным превращаться в стадо дикарей. Бароль! Во имя богов! Во имя твоих благородных предков!

Бароль отодвинул богомола в сторону и удовлетворенно улыбнулся, глядя на свой охотничий трофей, подвешенный к потолку. У него и впрямь была причина гордиться собой. Босианский пленник был ростом едва ли не выше Бароля, шикарно сложен и широк в плечах — противник, достойный во всех отношениях, кроме одного: как последний погонщик, он не желал ссориться с богами, а потому отродясь не прочел ни единой буквы и благородство происхождения фарианина ценил меньше верблюжьего навоза.

— Убирайтесь отсюда все, — приказал Бароль. Подданные неохотно потянулись к выходу. Он дождался, когда последний зритель переступит порог, чтобы опустить воротный полог. В верблюжатне наступила кромешная темнота, темнее самой темной ложбины ночного леса. Однако в темноте Бароль видел не хуже, чем при свете, и, судя по прямому, неморгающему взгляду Аладона, босианин также не жаловался на недостаток ночного зрения.