Прекрасная Габриэль - Огюст Маке

— Но если тебе станут сопротивляться, если от тебя ускользнут, ты, кажется, не очень силен?

— Пусть на это не полагаются, я сегодня не в духе.

— Будь осторожен. Вот ключ, необходимый для тебя. Ступай. Я не лягу, пока ты не отдашь мне отчет.

Король вложил ключ в руку Понти и пошел играть в свой кабинет.

Глава 76

ЛЮБОВЬ

Грациенна провела Эсперанса в комнату, обитую фиолетовым штофом с большими цветами. Мебель была эбеновая или из слоновой кости, а некоторая из чеканного серебра, как было в моде в Италии в ту эпоху, когда искусство не считало унизительным способствовать к пользе жизни. Уголья горели в камине из красного мрамора, поддерживаемого белыми кариатидами. Золотая лампа спускалась с потолка на трех длинных цепях из того же металла. Это был подарок Карла Пятого Франциску Первому. Две чудные картины Рафаэля и Леонардо да Винчи, образцовые произведения, стоившие вдвое дороже золотой лампы, сияли в своих рамках со спокойной и благородной свежестью бессмертия.

Эсперанс бросил рассеянный взгляд на эти чудеса. Он смотрел на портьеру, из-под которой должна была явиться Габриэль. Грациенна ударила в колокол и поспешно ушла. Скоро шум быстрых шагов заставил задрожать душу молодого человека, зашумела толстая материя, и портьера приподнялась. Габриэль подбежала, бледная от радости, а на ее глазах, на ее кротких глазах сверкали слезы, как жемчужины. Она раскрыла объятия, призывая Эсперанса, и долго прижимала его к сердцу, и ни он, ни она не имели ни силы, ни охоты произнести ни одного слова, Однако она взяла за руку своего друга и растроганными глазами смотрела на опустошения, которые столько горестей запечатлели на этой безукоризненной красоте. Он улыбался и упивался счастьем смотреть на нее. Она первая прервала это очаровательное молчание.

— Прежде всего, — сказала она, — не беспокойтесь. Это место, самое опасное по наружности, на самом деле самое безопасное, потому что только сюда наши шпионы не могут пробраться. Над нами комната Грациенны. В моих комнатах нет слуг, которые думают, что я в постели, и ужинают. Я могу опасаться только посещения короля, но он сам ужинает и о каждом его шаге мне скажет Грациенна за четверть часа до того, как кто-нибудь может прийти сюда. Если король придет сюда после ужина, как он велел сказать через Берингена, вы успеете десять раз пройти к Грациенне по лестнице из моей спальной.

— Притом, — отвечал Эсперанс, сжимая руки Габриэль, — король ужинает долго после охоты, и меня, вероятно, уже не будет у вас, когда он кончит.

— Это все равно, — перебила Габриэль. — Я должна сказать вам так много, что минуты, как бы продолжительны они ни были, все-таки покажутся нам слишком коротки.

— Ничто не может сравниться с важностью того, что я должен сообщить вам, моя Габриэль. Если бы вы не назначили мне свидания вчера, я сегодня утром попросил бы у вас аудиенции.

— Стало быть, я имела причину думать, что вы не уехали бы, не увидевшись со мной. Это было бы преступлением.

— Я не хочу лгать. Может быть, я совершил бы это преступление, если бы не важность известий, дошедших до меня. Габриэль, ваши враги торжествуют, они уже не угрожают, они приготовляются нанести решительный удар.

— Какие враги? какое торжество? какие угрозы? какие удары? — сказала Габриэль с лихорадочной веселостью, от которой обдало холодом сердце Эсперанса.

— Хотя мои известия очень неопределенны, они тем не менее должны объяснить вам опасности, ожидающие вас. Я признаюсь, что не могу ничего определить в точности, но по этому самому допускаю все подозрения, все опасения.

— Послушайте, — перебила герцогиня, садясь и привлекая возле себя на диван молодого человека, задрожавшего от этой ласковой фамильярности, на которую Габриэль никогда не была так расточительна, — вы ничего не знаете, говорите вы, вы не можете ничего определить; ну а я знаю всё и расскажу вам подробно все это неопределимое, что так сильно вас волнует. Я дрожала, что вы не придете, вы так осторожны, так деликатны, вы не король, не рыцарь, а под одним из ваших прекрасных розовых ногтей скрывается больше чести и вежливости, чем во всем венчанном рыцарстве вселенной. Слушайте же.

Эсперанс выразил, что слушает всей душой.

— Враг, пугающий вас, — сказала Габриэль, обернувшись к нему и смотря прямо ему в глаза, — этот страшный враг — Анриэтта д’Антраг; она угрожает моей будущности, не правда ли? Она имеет виды на короля, она идет к цели большими шагами — вот что вы хотели мне сказать?

— Да… и не пренебрегайте этим, герцогиня! Да, она достигает цели!

— Она достигла, — сказала Габриэль, презрительно улыбаясь. — Три ночи тому назад король удостоил ее посещением, а она удостоила его своим милостивым расположением. Вы дрожите, взгляните на меня. Я смеюсь. Да, все произошло самым честным образом. Один хорошо купил, другая хорошо продала. Что может быть лучше в делах? Король заплатил сто тысяч экю и обещанием жениться за жестокую добродетель красавицы Антраг. Смейтесь же, друг мой, смейтесь же!

Эсперанс побледнел от гнева.

— Я видела, как Сюлли отсчитывал деньги, — продолжала Габриэль, — меня спрятали за окном напротив; я доставила себе это удовольствие. Министр собрал сумму крупной монетой, и чтобы затронуть короля, вздумал покрыть весь пол этими деньгами. Король, призванный министром, чтобы дать квитанцию, пришел, и тот указал ему на пол, усыпанный деньгами.

— Какое дорогое удовольствие! — прошептал Генрих.

— Да, он это сказал. О! как ни страдала бы брошенная женщина, она слишком счастлива, вспоминая в подобную минуту, что она не продала себя.

— Габриэль, — сказал Эсперанс, — деньги не значат ничего, но вы мне не говорите об этом обещании жениться, однако это главное.

— К чему? Что нам за дело до этого?

— Но другие права возле ваших…

— Полноте! О моих ли правах теперь идет дело? Неужели вы полагаете, что я дорожу тем, чего может добиваться мадемуазель д’Антраг?

— Но ваш сын?

— Довольно об этом, Эсперанс, прошу вас.

— Габриэль, я, любя вас более жизни, не хочу приносить себя в жертву, для того чтобы дать восторжествовать Анриэтте д’Антраг, когда мне стоит сказать слово, чтобы погубить ее. Не сердитесь на эту негодную женщину, моя Габриэль, вы делаете ей слишком много чести. Она падет постыдно, как нечистый червь, осмелившийся подняться до цветка и который срывает ветер и раздавят ногой; одно слово, сказанное королю, три строчки, показанные его величеству, и королевское звание Анриэтты д’Антраг исчезнет прежде, чем начнется; шаг труден, опасен, может быть, я сделаю его завтра.