Михаил Кликин. Сборник - Михаил Геннадьевич Кликин

и неясных пугающих образов — должно быть, нечто подобное испытывают шизофреники во время приступов. Порой мне начинало казаться, что меня кто-то зовет. Идти дальше я уже не хотел, мне чудилась опасность впереди — и позади тоже — но меньшая. А в черепе у меня словно бы муравьи завелись, они ползали под кожей, жгли кислотой и кусались…

Ну точно — безумие.

Однако я не повернул, не сдался. Я закусил губу, заставил себя выползти из оврага, цепляясь за свисающие ветви, корни и пучки травы. Наверху чуть полегчало — «попустило», как говорил мой общажный приятель Вовка Куркин, читавший Кастанеду и разгонявший сгустки эктоплазмы в цокольном этаже универа. Вдалеке я заметил проблеск большой воды — поначалу мне казалось, что это трава так серебрится. Но когда на поднимающееся солнце наползла тучка, я понял, что вижу болото или озеро. Сверившись с картой, убедился, что ошибки нет: это было озеро Серское — зарастающий тиной водоем, находящийся меж двух деревень, которые я планировал обойти далеко стороной, так как подозревал, что пятнадцать лет тому назад в этих селениях кто-то еще жил. Однако, теперь мои планы изменились. Фура находилась всего-то в пяти километрах от этого места. И я решил рискнуть — прокрасться по окраине деревни Печищи, тем более, что там еще оставалась какая-то дорога — возможно, та самая, по которой прошел свой последний путь заблудившийся грузовик «вольво» с грузом детских товаров.

Пока я стоял на месте, муравьи в моей голове попритихли. Но стоило мне двинуться в путь, и они вновь закопошились, начали щипаться. А примерно через полчаса опять накатила паника — да такая, что я почти ослеп и начал задыхаться — Вовка Куркин, наверное, сказал бы, что меня «накрыло».

Я очнулся в лесу — мокрый, дрожащий. Упал на траву, зарыдал, забился в неконтролируемой истерике, и словно бы со стороны за собой наблюдая — откуда-то из-под макушек деревьев.

Потом опять было просветление. И опять я вышел на дорогу, хотя муравьи требовали вернуться.

Что-то со мной происходило.

Что-то не то.

Что-то странное.

Я знал, что должен повернуть.

Мне делалось легче, если я останавливался. И я чувствовал необыкновенную легкость, когда отступал на несколько шагов назад — ноги вдруг сами несли меня, словно я бежал под гору.

А вот идти вперед было мучительно и трудно.

Но я все равно шел, преодолевал метр за метром. Я был готов к новым приступам паники, знал, что они обязательно последуют. Поэтому, когда черный страх наконец-то на меня навалился, я просто сел на землю, скорчился, и переждал всё: и дикую грызущую боль в затылке, и слепоту, и звон в ушах, и тошноту, и слабость, и трепыхание сердца…

Мне оставалось пройти еще два километра.

* * *

К фуре я вышел под вечер.

Она на удивление неплохо сохранилась, в отличие от грузовика. А вот место вокруг было не узнать: поля, которое я помнил, больше не существовало, грунтовая дорога бесследно исчезла — за семь лет здесь всё заросло молодым лесом. Если бы не приметные ориентиры, описанные в моем блокноте, я, возможно, не сумел бы отыскать на местности нужную мне точку, так и бродил бы вокруг да около, пока не свалился бы, корчась от нового приступа боли и паники, и наконец не пополз бы прочь — восвояси…

Боль и паника навалились, не успел я и пяти шагов сделать. Мои вопли, наверное, было слышно за пару километров. Если бы не фура, до которой уже рукой было достать, я, скорей всего, отступил бы.

А я и отступил в какой-то момент, уже ничего не соображая. Очнулся, стоя на четвереньках, глядя в сторону леса — назад. Отошел-то всего метра на четыре, а сразу полегчало, и в голове немного прояснилось.

А попробовал вернуться — и опять завопил.

Не было мне ходу дальше. Дошел я до границы — всё, упёрся.

А фура с игрушками — вон она, по ту сторону. Как говорится: близок локоть, а не укусишь…

Долго я ползал близ той фуры, не сдавался. И так, и этак пробовал подобраться — тщетно. Один раз уже колеса коснулся — и тут же сознание потерял, а пришел в себя в лесу, чуть ли не в полукилометре от фуры. Приковылял к ней по своим же следам, зубами скрипя, испарину со лба вытирая. И опять — словно в стену уперся.

Нормально мыслить я тогда не мог. Бился, как муха в стекло, рвался к своей цели, бесился. Когда чуть отпускало — лежал в траве, смотрел на эту проклятую фуру, отдыхал, ждал. Потом опять сдвигался чуть — на сантиметр всего. Потом еще. Еще…

Страшно было — чувствовал, что опять сейчас поплохеет.

Но очень уж близко была желанная цель.

Ну не мог я с пустыми руками вернуться…

Мой помутившийся разум не мог адекватно воспринимать реальность. Поэтому я никак не отреагировал на появление тролля.

Он был огромный — метра на полтора выше любого из огров, каких я встречал. Башка — словно неровный замшелый валун. Ноги — как узловатые бревна. Я глянул в его сторону и опять пополз к фуре.

Если бы я стоял, тролль просто убил бы меня, а потом сожрал.

Но я извивался в траве, как червяк. Потому и выжил.

Уродливый подслеповатый гигант попытался схватить меня, но получилось у него это как-то неловко — и я, словно ковшом экскаватора подхваченный, вместе с изрядным куском дерна полетел туда, куда так стремился — в закрытую, но не запертую дверь фуры.

Я успел осознать, что жизнь моя кончилась. Успел пожалеть овдовевшую Катю и осиротевшего неродившегося малыша.

Однако я был очень горд, что всё же сумел преодолеть незримый барьер, — пусть даже с помощью тролля.

Я ударился спиной о дверь фуры так, что она погнулась, а я