Сочинения — Том I - Евгений Тарле

Это отчаянно-смелое нападение произвело очень сильное впечатление и в Ирландии, и в Англии. В конце концов, впрочем, лишь 5 человек из арестованных было предано суду по обвинению в убийстве, ибо в свалке и страшной сумятице (при нападении на карсту) было трудно для свидетелей установить степень участия каждого из остальных. Уже через 35 дней после происшествия в Манчестере начался суд над 5 фениями — подсудимыми по самой тяжкой категории. Все пятеро были признаны виновными и приговорены к смертной казни через повешение. В своей последней речи к суду один из обвиненных, Эллен, между прочим сказал: «Милорды и джентльмены! Я умру гордо и торжествуя, для защиты республиканских принципов и свободы угнетенного и порабощенного народа… Я не боюсь наказания, к которому присужден… Я горжусь своей страной и своим местом. Милорды, я кончил». Приговор для двух осужденных был смягчен, а Эллен, Гульд и Ларкин были повешены 23 ноября (1867 г.) в Манчестере, в присутствии колоссальной толпы. Были приняты большие предосторожности, потому что фении в угрожающих письмах обещали поджечь Манчестер. Перед смертью осужденные хотели говорить к народу, но им помешали.

Фенианские круги были страшно возбуждены этой казнью. В Манчестере, Корке, Дублине и других городах произошли уличные демонстрации и шествия в честь казненных. Процессия в Манчестере (около 3 тысяч человек) прошла по улицам с пением похоронного марша; полиция не вмешивалась. В Корке в демонстрации приняло участие от 12 до 15 тысяч человек. Самая грандиозная уличная манифестация в память Эллена, Гульда и Ларкина состоялась в Дублине: по словам современных отчетов, всякий чужой человек, попав в день манифестации в Дублин, мог бы подумать, что город — в руках фениев. Все это происходило 1 декабря (1867 г.) спустя неделю после казни.

13 декабря в начале четвертого часа пополудни в окрестностях клеркенуэльской тюрьмы раздался страшный взрыв, от которого вылетели стекла в соседних домах. Обширная часть внешней стены тюрьмы взлетела на воздух. От последствий взрыва умерло четверо лиц, находившихся вблизи, около 36–40 человек получило тяжкие и более легкие поранения. Следствие установило, что взрыв произведен был фениями и входил в составленный ими план освобождения двух сидевших в тюрьме товарищей. Были сгоряча произведены аресты и без всяких оснований; хватали и тотчас отпускали арестованных. Была обещана денежная награда и полное прощение за всякие преступления всякому лицу, не участвовавшему непосредственно во взрыве, которое выдаст виновных. Но результата не получилось. В конце концов было предано суду 6 человек, причем они все отрицали свою вину, а улики против них были ничтожны. Все были оправданы присяжными заседателями, кроме одного (Баррета), который и был присужден к повешению.

Вскоре после этого события новое потрясло английские власти: близ Куинстоуна (в графстве Корк, в Ирландии) фении напали ночью на одну береговую башню, где и захватили некоторое количество оружия и боевых припасов; сделав свое дело, они удалились и не были разысканы.

Все эти проявления фенианства вносили серьезное беспокойство в настроение правящих кругов Англии. Вот, например, что сказал в начале сессии 1868 г. лорд Стенли: «Есть нечто такое, что в настоящее время, как я предполагаю, на уме у каждого человека, принимающего участие в государственных делах: я имею в виду тяжкое, опасное и, по крайней мере судя по всей видимости, дискредитирующее нас положение вещей, которое, к несчастью, продолжает существовать в Ирландии». Но консерваторы все-таки ничего не нашли более целесообразного, нежели продолжать приостановку habeas corpus и систему произвола в борьбе с фениями. И лорд Дерби, и сменивший его с 26 февраля (1868 г.) во главе того же консервативного кабинета Дизраэли одинаково не хотели обнаружить не словом, а делом, что они знают о существовании каких-либо иных мер к успокоению Ирландии, кроме чисто полицейских. Но 1868 год был все равно уже концом консервативного правления; вождь либеральной оппозиции, Гладстон, быстро шел к власти, а у него уже была программа действий, нужных, как он думал, для органического внутреннего ослабления фенианства, для лишения его той атмосферы и тех питательных соков, без которых всякое революционное дело мертво, для лишения фенианства сочувствия средних кругов в настоящем и общенародного сочувствия в будущем.

«Мы редко имели реформы без предшествовавшего взрыва», — с горечью сказал Мак-Карти, так глубоко изучивший природу англо-ирландских отношений. То, что не хотели сделать консерваторы, сделал Гладстон.

6

Чтобы нейтрализовать угрожающую силу фенианства, чтобы воспрепятствовать ему соединить в своих рядах большие общественные группы, чтобы предупредить возможность для фенианства стать главным выражением общенациональной борьбы, Гладстон сделал Ирландии две уступки, провел две меры, которые, собственно, вовсе не стояли у фениев в программе требований, но, не имея именно вследствие этого обстоятельства оскорбительного для правительства характера вынужденных уступок, могли вместе с тем на самом деле способствовать до известной степени общему понижению революционного духа в народе и в образованном обществе. Одна из этих мер касалась отделения англиканской церкви от государства в Ирландии, а другая являлась некоторой попыткой затруднить проявления лендлордского произвола.

Что касается первой меры, то она с давних пор диктовалась как логикой жизни, так и ясно выраженными желаниями ирландского общества.

Дело в том, что, по удачному выражению Мак-Карти, англиканская церковь в Ирландии благодаря своему характеру церкви господствующей, государственной была для ирландцев всегда своего рода шляпой Гесслера, символом угнетения. В самом деле: считать в Ирландии государственной такую церковь, с которой ничего не имеет общего никто, кроме небольшой группы населения, являлось большой странностью и несообразностью, и притом унизительной для большинства народа. Но, кроме того, англиканская церковь в Ирландии владела огромными имуществами, ее служители пользовались огромными доходами, несмотря на то, что число их прихожан сводилось в большинстве приходов к ничтожной цифре. Все это сопоставлялось с весьма скудным и плохо обеспеченным положением католического духовенства и, конечно, усиливало во все эпохи ирландской истории антибританские чувства. Маннинг справедливо писал Гладстону: «Это (т. е. государственный характер англиканства — Е. Т.) усложняет горечью каждый другой вопрос. Даже земельному вопросу это придает характер особого озлобления. Фатальное преобладание одной расы над другой отягчается преобладанием одной религии над другой». Правда, со времени уничтожения сбора десятины с католического населения в пользу англиканской церкви [55] исчезло то особое революционное течение, которое этим сбором возбуждалось, но все-таки Маннинг, писавший вышеприведенные слова в 1868 г., глубоко проник в самую сущность вопроса. Нужно было довершить начатое дело, уничтожить эту раздражающую ирландцев и не нужную английскому парламенту историческую аномалию. Гладстон начал кампанию в пользу уничтожения государственной церкви в Ирландии еще до выборов 1868 г., т. е. еще будучи в оппозиции, но твердо зная, что власть вскоре перейдет в его руки. В парламенте успешно прошли его предложения, уже явно готовившие задуманную реформу. Со стороны консерваторов были сделаны попытки воспротивиться, но все было тщетно: большинство в 330 голосов против 265 высказалось за Гладстона, и Дизраэли распустил парламент.