Замок лорда Валентина (сборник) - Роберт Силверберг

— Как это с ним часто бывает, понтифекс блуждает в отдаленном прошлом. И вы меня позвали сюда, чтобы…

— Подождите.

С растущим раздражением Хонкраст вновь обратил свой слух к невнятному монологу понтифекса и с изумлением различил впервые за много лет отчетливо произнесенное, полностью узнаваемое слово:

— Жизнь.

— Слышали? — спросил Сепултроув.

Хорнкэст кивнул.

— Когда это началось?

— Два часа назад, точнее два с половиной, — пояснил Дилифон. — Мы сделали запись.

— Что еще он сказал? Что вы разобрали?

— Семь или восемь слов, — ответил Сепултроув. — Вероятно, есть и другие, которые сможете понять только вы.

Хорнкэст перевел взгляд на Наррамир.

— Он бодрствует или спит?

— Мне кажется, в отношении понтифекса эти понятия неприменимы, — возразила ведьма. — Он пребывает одновременно в обоих состояниях.

— Поднимайся… Иди…

— Он и раньше несколько раз произносил те же слова, — пробормотал Дилифон.

Наступила тишина. Хорнкэст угрюмо смотрел на понтифекса, а тот, казалось, заснул, хотя глаза его продолжали оставаться открытыми. Впервые Тиеверас заболел еще в самом начале царствования лорда Валентина, и тогда поддерживать жизнь понтифекса как можно дольше представлялось вполне логичным, поэтому Хорнкэст был среди наиболее активных сторонников плана, предложенного Сепултроувом. До этого не случалось, чтобы понтифекс пережил двух короналей и чтобы третий корональ пришел к власти, когда понтифекс находился в весьма преклонном возрасте. Это нарушило динамику государственной системы. Хорнкэст сам в то время заявлял, что лорда Валентина, столь молодого и неопытного, не без труда справлявшегося с обязанностями короналя, еще слишком рано отправлять в Лабиринт. Все согласились с тем, что, если есть возможность, понтифексу следует еще некоторое время оставаться на троне. Сепултроув нашел средство продлить его существование, хотя вскоре стало очевидно, что дряхлый Тиеверас впал в старческий маразм и пребывает между жизнью и смертью.

Но потом произошел переворот, за которым последовал сложный период реставрации, когда для устранения последствий мятежа потребовалась вся энергия короналя. Все эти годы Тиеверас так и оставался в своей клетке. Хотя продление жизни понтифекса означало более продолжительное пребывание у власти самого Хорнкэста, а вследствие недееспособности монарха главный спикер сосредоточил в своих руках чрезвычайную власть, бесцеремонное затягивание жизни человека, давным-давно заслужившего покой, внушало ему отвращение. А лорд Валентин просил дать ему время, потом еще время, потом еще чуть побольше времени… — чтобы закончить свои дела в качестве короналя. И так прошло уже восемь лет — разве этого недостаточно? С некоторым удивлением Хорнкэст поймал себя на том, что готов чуть ли не молиться за избавление Тиевераса от неволи. Если бы только можно было позволить ему уснуть!

— Ва… Ва…

— Что это значит? — спросил Сепултроув.

— Что-то новое! — прошептал Дилифон.

Хорнкэст жестом призвал всех к тишине.

— Ва… Валентин…

— Воистину новое! — сказала Нарырамир.

— Валентин… понтифекс… Валентин… понтифекс… Маджипура…

Установилась тишина. Эти отчетливо произнесенные, лишенные всякой двусмысленности слова витали в воздухе, подобно взрывающимся солнцам.

— Я думал, он забыл имя Валентина, — сказал Хорнкэст, — а короналем считает лорда Малибора.

— Судя по всему, не считает, — ответил Дилифон.

— Иногда перед кончиной, — тихо заговорил Сепултроув, — разум восстанавливается сам по себе. Думаю, к нему возвращается рассудок.

— Он по-прежнему безумен! — вскричал Дилифон. — Боги не допустят, чтобы он осознал, что мы с ним сделали!

— Я полагаю, — вновь вступил в разговор Хорнкэст, — что он всегда знал, что мы с ним сделали, и сейчас к нему возвращается не рассудок, а способность общаться с помощью слов. Вы слышали: Валентин понтифекс. Он приветствует своего преемника и знает, кто должен быть преемником. Сепултроув, он умирает?

— Приборы не отмечают никаких физических изменений. Я считаю, что он еще протянет некоторое время в таком состоянии.

— Мы не должны этого допустить, — возразил Дилифон.

— Что вы предлагаете? — поинтересовался Хорнкэст.

— Мы слишком затянули с его уходом. Я знаю, что такое старость, Хорнкэст, — вероятно, так же как и вы, хоть по вам и не скажешь. Этот человек в два раза старше любого из нас. Он испытывает такие страдания, что нам и представить невозможно. Я считаю необходимым положить им конец. Сегодня же! Сейчас же!

— Мы не имеем права, — сказал Хорнкэст. — Уверяю вас, я не меньше, чем вы, сочувствую его страданиям. Но решать не нам.

— И все-таки надо заканчивать.

— Ответственность должен взять на себя лорд Валентин.

— Лорд Валентин никогда не пойдет на такое, — пробормотал Дилифон. — При его попустительстве фарс будет продолжаться еще лет пятьдесят.

— Выбор за ним, — твердо сказал Хорнкэст.

— Кому мы служим: ему или понтифексу? — спросил Дилифон.

— У нас единое правительство с двумя монархами, лишь один из которых в настоящий момент дееспособен. Служа короналю, мы служим понтифексу. Кроме того…

Из шара жизнеобеспечения донеслось яростное мычание, леденящий кровь звук втягиваемого сквозь зубы воздуха и резкий тройной рык. Затем — слова, отчетливее, чем перед этим:

— Валентин… понтифекс Маджипура… слава!

— Он слышит наш разговор и сердится. Он умоляет о смерти, — сказал Дилифон.

— А может быть, думает, что уже умер, — предположила Наррамир.

— Нет-нет, Дилифон прав, — ответил Хорнкэст. — Он услышал нас. Он знает, что мы не можем дать ему то, что он хочет.

— Поднимайся… Иди… — Подвывание. Бульканье. — Смерть! Смерть! Смерть!

Никогда за многие десятилетия Хорнкэст не испытывал такого отчаяния. Охваченный этим чувством, главный спикер метнулся к шару жизнеобеспечения, готовый разом оборвать все кабели и трубки и немедленно покончить с мучениями старика. Но нет: поступить так, конечно, было бы безумием. Хорнкэст остановился и заглянул в шар; его глаза встретились со взглядом Тиевераса, и он заставил себя сохранить твердость при виде застывшей во взгляде понтифекса безмерной печали. Понтифекс вновь обрел рассудок. Никакого сомнения. Понтифекс понимал, что ему не дают умереть в интересах государства.

— Ваше величество, — обратился к нему Хорнкэст, стараясь выговаривать слова громко и внятно. — Ваше величество, вы слышите меня? Закройте глаз, если слышите.

Ответа не последовало.

— И все же, полагаю, вы слышите меня, ваше величество. Я хочу сказать вам следующее: мы знаем, что вы страдаете, и не допустим продления ваших страданий. Мы клянемся, ваше величество.

Тишина. Неподвижность. И вдруг:

— Жизнь! Боль! Смерть!

Потом — стоны, бульканье, свист и визг… словно песня мертвеца из могилы.

Глава 15

— А это Храм Повелительницы Снов, — лорд-мэр Самбигель указал на изумительный отвесный утес, вздымавшийся к востоку от города. — Заветнейшая из всех ее святынь, не считая, конечно, самого Острова.

Валентин напряг зрение. Храм сиял одиноким белым оком на челе темного утеса.

Шел четвертый или пятый, а может быть, и шестой месяц великой процессии: дни и недели, города и провинции — все начинало терять очертания и мешаться. Сегодня он прибыл в огромный портовый город Алаизор, находившийся на северо-западном побережье Алханроэля. Уже остались позади Треймоун, Стойензар, Вилимонг, Эстотилоп, Кимоиз; город за городом, и все они сливались в сознании лорда в один обширный мегаполис, раскинувшийся по поверхности Маджипура подобно некоему неповоротливому многорукому чудовищу.

Темнокожий низкорослый Самбигель, лицо которого окаймляла густая черная борода, все зудел и зудел, сыпал банальностями, выражая радость по поводу прибытия Валентина, а тот делал вид, что внимает, но сам думал о другом. Все это он слышал и раньше: в Кикиле, в Стинорпе, в Клэе… «незабываемое событие… любовь и признательность всего народа… гордимся тем-то… почтем за честь то-то…» Да-да. Он вдруг поймал себя на том, что пытается вспомнить, в каком городе ему показывали знаменитое исчезающее озеро. В Симбильфанте, что ли? А воздушный балет? В Монтепульсиэйне или Грэве? Золотые пчелы — это наверняка Байлемуна. А небесная цепь? В Аркилоне или Сеннамоуле?

Он снова взглянул в сторону храма на утесе. Тот властно манил к себе. Валентин страстно желал оказаться там именно сейчас: быть подхваченным ураганом и унестись, как сухой лист, на величественную вершину.

— О, матушка, дай мне отдохнуть с тобой!