Ангел-наблюдатель (СИ) - Ирина Буря

сейчас, когда она в ответ на нагнетаемый ими психоз все же рванула, хоть и не так, как ожидалось, последствия опять-таки не они разгребают.

Ладно, это я вперед забежал. Анатолий же даже после столь выдающегося события не утихомирился. Приставленный им к Марине коллега только с виду оказался беззубым и сломленным — эти красавцы определенно в видимости наглости набираются — но он и его взялся контролировать. Достаточно ли беззаветно тот Марину хранит. От нас с Максом, само собой.

Пришлось перекинуться с Анатолием парой слов. Я бы его дожал, но Макс чего-то на компромиссы стал напрашиваться. Между нами двумя никогда особой любви и доверия не было, но, сталкиваясь с хранителями, мы до тех пор всегда лицом к ним и плечом к плечу оказывались. А тут я вдруг заметил, что в нем боевой задор как-то подрастерялся. Ни на какие вопросы он не отвечал, и хотя по работе придраться к нему было не из-за чего — Марина нам тогда как раз самое крупное не за один десяток лет дело раскопала, детдом — временами мне казалось, что мысли его витают где-то далеко.

Где именно, я понял перед самым Новым Годом. Когда выяснилось, что я буду праздновать его вместе с ним, Мариной и Кисой. И не где-нибудь, а опять у Анатолия. В прошлый раз нас к нему хоть большая цель привела — Макса брать, да и до полуночи управились — я как раз к ребятам вовремя успел вернуться, мы Новый Год всегда всей командой встречаем.

— Не будет этого! — решительно бросил я Марине.

— Будет! — не менее решительно кивнула она.

— У меня есть свои новогодние традиции, — попытался объяснить ей я.

— Мы собираемся не на сам Новый Год, а через пару дней, — ответила она мне тем же. — Так что на твои традиции никто не посягает.

— Что я там забыл? — прямо спросил я.

— Ты ничего, — успокоила она меня. — На самом деле ты нужен для массовости. И Киса тоже. Чтобы Макс в глаза не бросался. Он хочет увидеть девочку.

Я только крякнул. Вернее, попытался. Прочистить горло — вышло кряканье. Вот как-то в статисты меня еще никогда не приглашали. Вернее, не направляли. Особенно, подчиненные. Которым моим указаниям беспрекословно следовать положено. По крайней мере, у нас, наверху.

— Продолжает, значит, нарушать? — прищурился я.

— Не думаю, — как-то нерешительно ответила Марина. — Макс проверить хочет… Он говорит, что рядом с девочкой кто-то есть. Из ваших. Наблюдатель какой-то.

— А-а, — небрежно махнул я рукой. — Точно, я слышал — есть такие.

— А зачем они? — вцепилась в меня она.

— А я откуда знаю? — равнодушно пожал я плечами. — Мне с ними пересекаться не доводилось. Для наблюдения, наверно — раз наблюдатели.

— А если не только? — поджала губы она. — Макс говорит, что от этого наблюдателя волна какой-то неприязни идет.

— А что же он еще учует? — усмехнулся я. — Если наблюдатель этот — из наших?

— Ну, хорошо, — раздраженно мотнула головой она, — допустим, ему показалось. Но ты можешь его слова проверить? Посмотреть, что они из себя представляют? А может, и прямо спросить, зачем явились. Хотелось бы выяснить, что им от наших детей нужно. Тебе-то они наверняка ответят, зачем их прислали.

Вот это другое дело. Прощупать — в связи с появлением нового фактора — обстановку на месте проведения моей операции, выяснить, не превышают ли полномочия вновь прибывшие, страху, в случае чего, нагнать… А то — для массовости. Я небрежно кивнул.

Вот так и попал я на первую свою встречу с мелкими и с наблюдателями. И все. Стала она последним поворотом перед моим окончательным выходом на одну с хранителями и Максом дорогу. Потому что частенько вспоминая об их нахальстве, я тогда еще понятия не имел, что такое настоящая наглость.

Меня заставили представиться. Мне указали на границы моего доступа к информации. Меня ткнули носом в существование неподотчетной внешней защите структуры. Мне практически приказали обращаться за ответами на банальные, рутинные вопросы в высший руководящий орган. Со мной говорили, как с забывшимся новобранцем. И кто? Обычные, рядовые сотрудники крохотного, свежеиспеченного, ничем не примечательного и никому не известного подразделения.

Я понял, что в самое ближайшее время получу всю информацию о его структуре, штате, причинах создания и целях. Пожалуй, из уст его непосредственного руководителя. С которым затем мы обсудим ряд других вопросов. В частности, о понимании его подчиненными условий работы на земле, о вкладе службы внешней защиты в их обеспечение, о субординации и уважении к представителям других подразделений. После чего эти два попугая, ничего, как видно, кроме должностной инструкции, не усвоившие, принесут публичные извинения как мне, так и хранителям с Максом. В видимости. Чтобы я смирение вокруг клювов видел и хохолки ощипанные.

А вот остальные мои земляки выступили на той встрече, как надо. Сказалась в них земная закалка. Даже в Кисе, хотя тот вполне мог уже и забыть о ней. Но, видно, такая наука навсегда в плоть и в кровь входит. Перед лицом этих надутых самоваров они единым фронтом стали — ни единого ехидного взгляда друг в друга не полетело, когда те нас по очереди оплевывали. Потом поорали маленько, не без того, пар выпустили, но тут же взялись думать, что делать. Снеся ко всем чертям все разделяющие их заборы и уже начав мастерить из них общую заградительную стену.

И я вдруг поймал себя на мысли, что у меня, пожалуй, новая работенка рядом с ними появилась. Неожиданная, непривычная, никогда мне еще в таком виде не встречавшаяся и потому донельзя интересная. Я — внешняя защита или кто? Своих я уже и от людей, и от темных, и друг от друга защищал. А вот так, чтобы и своих, и темных, и людей, и полу-своих и полу-людей одновременно — от непонятно каких? От своих по форме, но хуже, чем темных по духу? Так я от вызова еще никогда не отказывался. Освоим новые методы — вон, синтезируем наши с темными, в будущем, глядишь, пригодится — обучим народ особым приемам, вооружим его опытом, знаниями специального назначения и, главное, информацией.

Через пару месяцев я понял, что последний пункт из первичного плана действий можно смело вычеркивать. Это был не отдел, а какой-то призрак. С кем бы я ни заговаривал о них, на лицах сразу появлялась непроницаемость, в глазах — настороженность, в речи — уклончивость. Впервые в жизни я столкнулся не с твердым мнением, основанным на реальных фактах, а со смутными настроениями, порожденными невероятным