Мемуары - Лени Рифеншталь

Я потеряла дар речи, как и бедная Мирелла. Книги напечатаны, и ничего изменить уже нельзя. Но самым непостижимым было то, что Коллинз сам порекомендовал американскому издательству этот заголовок. И хотя Боб Книтгель немедленно уведомил Миреллу, что за этот промах несет ответственность его издательство, а я абсолютно не виновата, нашей дружбе пришел конец.

Ток-шоу с Розенбауэром

В Лондоне БШК — Британская широковещательная компания — сделала передачу о моей последней экспедиции в Африку. Помимо фотографий «Нуба из Кау» здесь впервые были продемонстрированы кадры с нуба, которые также должны были показать в ток-шоу ЗГТ — Западногерманского телевидения в Кёльне. Я уже имела неприятности с немецкими средствами информации и не хотела их повторения. От этого предостерегал меня Хорст, но господин Вульффен, который говорил об этой программе со мной еще на Франкфуртской книжной ярмарке, с такой уверенностью описывал удачу предстоящего ток-шоу, что мое недоверие исчезло.

«Мы обещаем вам, — говорил он на ярмарке, — что не будет вопросов о прошлом. Наше намерение — познакомить публику с вашей работой кинорежиссера и фотографа, и мы хотим показать новые снимки из Африки и в подводном мире. — Заметив на моем лице сомнение, он поклялся: — Вы должны мне верить, это будет интересная передача, в том порукой имя Хансюргена Розенбауэра. Это будет его прощальным ток-шоу».

Журналист за несколько дней до передачи навестил меня на Тенгштрассе. Приятный молодой мужчина понравился мне. Сперва предполагалось, что моим собеседником будет Райнер Барцель,[540] но меня это смутило. Политик вряд ли оказался бы подходящим партнером по ток-шоу. Было решено изменить первоначальный план. Розенбауэр сообщил, что выбрали пожилую женщину из рабочей среды, которая хорошо отзывалась обо мне, и это произвело на него положительное впечатление. Она будто бы говорила, что было несправедливо после окончания войны так обойтись со мной. Разве я могла тогда предположить, что произойдет на шоу?

До начала передачи в студии ЗГТ мне представили собеседников — Кнута Кизеветтера, не известного мне сочинителя песен, и работницу Эльфриде Кречмер. Поначалу беседа казалась вполне безобидной и мирной, но продолжалось это недолго. Уже через некоторое время госпожа Кречмер начала на меня атаку.

— Я не понимаю, — воскликнула она, — зачем эта женщина снимала фильмы, которые были направлены против всего человечества! Такого я никогда бы не сделала.

— А что вы делали? — задал вопрос ведущий.

— Я работала, — гордо ответила госпожа Кречмер.

Раздались громкие аплодисменты группы, которую, как позже выяснилось, привезли на автобусе в поддержку Кречмер. Я была озадачена и почувствовала ловушку. И все-таки постаралась отразить атаку достаточно спокойно. Но это не удалось, особенно потому, что я не получала помощи от господина Розенбауэра. Он отстранился от ведения дискуссии и даже не пытался остановить злобные нападки госпожи Кречмер, выступавшей как коммунистический агитатор на предвыборном собрании.

— Зачем снимать фильмы, которые вводят людей в заблуждение, — повторила она злобно, — этого я не могу понять. Мы ведь уже в тридцатые годы знали, что творилось в окружающем мире, — можете мне поверить, мы очень хорошо знали.

Я разволновалась. Это было уж слишком. Нападки со стороны оппонентов становились все агрессивнее.

— Я буду рада, — сказала я, — если мы закончим. Когда меня пригласили прийти сюда, то обещали, что тема дискуссии творчество, а не политика.

Но на самом деле это был настоящий трибунал. Что бы я ни говорила, все игнорировалось тремя людьми, участвовавшими в ток-шоу. Они задавали мне провокационные вопросы. Когда обсуждали олимпийский фильм, спросили, почему я не снимаю фильмы об инвалидах и почему показываю только здоровых, красиво сложенных людей. Не принимались к сведению мои аргументы, что не я отбирала участников, что их снимали с разных точек 30 кинооператоров и не моя вина, если атлеты выглядят тренированными.

Деловая дискуссия не смогла состояться: предубеждения моих собеседников были слишком велики. К такому повороту событий я не была подготовлена и попыталась, раз уж так получилось, уйти с достоинством. Часто я беседовала с противниками тогдашнего режима, иногда спорила, но всегда с пониманием относилась к инакомыслящим — в 1944 году назначила в собственной фирме руководителем отдела старого коммуниста. И когда за оскорбления фюрера он был арестован, взяла его обязанности на себя. Его звали Рудольф Фихтнер. Жаль, что в тот вечер он не мог быть в студии, тогда нападки госпожи Кречмер получили бы достойный отпор.

Последняя передача Хансюргена Розенбауэра была неудачной и для него. В прессе на следующий день можно было прочитать:

Когда погасли прожектора, в студии воцарилось стыдливое молчание. Ведущий в мгновение остался один, даже рабочие сцены сторонились его. Буфет с холодными закусками, организованный по случаю прощания, мгновенно исчез. Сотни телезрителей протестовали по телефону. Им было стыдно, что с пожилой женщиной обращаются как с преступницей. Телевизионная программа закончилась позорным скандалом. Миллионы зрителей были свидетелями беспардонного судилища. Обвиняемая, женщина с коричневым прошлым — Лени Рифеншталь. Прокуроры: профсоюзный активист — Эльфриде Кречмер и эстрадный певец — Кнут Кизеветтер. Судья — Хансюрген Розенбауэр.

Так было напечатано в различных газетах, многим из которых я была не очень симпатична.

Мне сообщили, что на ЗГТ Кёльна во время трансляции ток-шоу было зарегистрировано две тысячи телефонных звонков. Такого не было никогда. Также сказали, что все позвонившие без исключения приняли мою сторону. Инге и Хорст, находившиеся во время передачи в моей квартире, рассказали, что через несколько минут после начала ток-шоу стали непрерывно раздаваться звонки знакомых и друзей, которые хотели говорить со мной. Они не поняли, что это был прямой эфир и я находилась в Кёльне.

Я получила огромное количество писем и телеграмм. До сих пор сожалею, что не в состоянии была на них ответить, это уникальные документы. Писали люди, которым как жертвам нацистского режима пришлось пережить муки концлагерей. Среди тысяч писем, полученных мною из Германии, Швейцарии, Австрии, нашлось одно-единственное, где меня ругали. Интерес к моей личности был так велик, что два известных издателя предложили тогда же опубликовать эти письма.

Разноголосица в прессе. В «Шпигеле» Вильгельм Битгорф провел параллели между «Нуба из Кау» и моими прежними фильмами. Свою статью он озаглавил «Кровь и мошонки». В ней он писал:

От «Черного корпуса[541] СС» к черным телам нуба — Лени Рифеншталь всегда стремилась к поиску силы и красоты… Молодые нуба с тщательно выщипанными мошонками выставляют на всеобщее обозрение свой «прибор», прямо как на картинке «Плейбоя»… Как припозднившаяся Золушка, оглушенная ядом разочарования и горечью, пробудилась Лени Рифеншталь во второй раз. И вся возрожденная способность восторгаться — мания, с которой она праздновала культы наци и тел олимпийцев, теперь обратилась к культам и телам нуба… И здесь полностью раскрывается, какой неисправимой осталась страсть к силе и здоровью в этой энтузиастке веры и красоты. Нуба для нее в основе своей — лучшие наци, более чистые варвары, истинные германцы.

Мне пришлось только развести руками. То, что фотографии «моих» нуба напоминают СС, — до этого я бы не додумалась. Это означает, что стоит остерегаться при подводных съемках, как бы не сфотографировать «коричневых» рыб? Анализ Битторфа уже тем примечателен, что убежденные национал-социалисты были ведь расистами и никого не ставили рядом с белокурыми арийцами. Как же это соотносится с моей дружбой и любовью к черным нуба?

Таких «аналитиков», как Вильгельм Битторф, Сьюзен Сонтаг и иже с ними, чьи предубеждения не позволяли объективно оценить мою работу, было не слишком много. Вознаграждена я была не только звонками и письмами зрителей, осуждавшими выпавшее на мою долю «судилище над женщиной», но и внушительными статьями с фотографиями в иллюстрированных журналах, опубликованными уже после ток-шоу.

Предложение, которое мне сделал Рольф Гильхаузен — навестить нуба в Кау и запечатлеть все произошедшие с ними изменения для журнала «Гео» — доказало, что провокационное ток-шоу с треском провалилось. Хотя Гильхаузен работал на «Штерн», но его любимым детищем был вызванный им к жизни журнал «Гео».

Как ни заманчива была перспектива возвращения в Африку, но напряжение последней экспедиции было еще не полностью преодолено, я поклялась себе никогда больше не ввязываться в опасные приключения. Теперь я готовила новый проект, связанный с подводным плаванием, потому что, кроме Коллинза, теперь еще и Листу понравились мои снимки, и оба намеревались издать мой следующий альбом. А для этого не хватало материала. Эту работу я предпочитала новой экспедиции в Судан.