Смута - Ник Перумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так или иначе, но александровцы выбрались на Невский. Отдельный отряд шёл занимать телеграф, отдельный — телефонную станцию.
Тут народа сделалось существенно больше. Махали руками, шляпками, цилиндрами и совсем простыми кепками.
А где же большевики?.. Где же пламенные рыцари революции?..
Бывший зам. наркома Боков в Питер добрался без приключений. Эскадра, само собой, прорвалась; один форт мог изрядно попятнать её корабли, но остановить — нет. Впрочем, попятнали изрядно. На всех крупных кораблях были пожары, все уходили кое-как, иные с креном. Пуще всех дымил и горел «Севастополь», ему особенно досталось.
И теперь, сделав, что должен, Боков собирался обратно в город.
Он успел вовремя.
Уже у самой Дворцовой площади Фёдор Солонов увидал, как навстречу им вышел человек в полной красноармейской форме. Рядом с ним — ещё двое, по осанке — явно офицеры, бывшие. Шли они без оружия, спокойно и неспешно.
Кто-то из александровцев вскинул оружие — Федор поспешно ударил по нацелившемуся стволу.
— Тихо ты! Бог даст, без крови обойдёмся!
Две Мишени поспешно, насколько позволяла всё ещё беспокоившая рана, шагнул навстречу. Фёдор, Петя, Лев, Севка и Ирина Ивановна как-то сами оказались с ним рядом, остальным Аристов дал знак — оставайтесь сзади.
— Господин полковник, — чётко, с достоинством начал немолодой уже человек с ромбами в петлицах. — Я Боков, Тимофей Степанович. Был заместителем наркомвоенмора Троцкого. Сообщаю, что весь ЦК, вся верхушка партии сбежала на военных кораблях Балтфлота. Я сам с верными России офицерами, — кивок направо и налево, на молчаливых своих спутников, — постарались достойно их проводить, двенадцатидюймовками с форта «Красная горка». Докладываю, что в городе ни военных частей, ни власти большевиков уже не осталось. Мы же, узнав, что ЦК продал русские земли Польше за военную помощь, больше такую революцию поддерживать не могли. Город цел, водопровод, канализация, электрические станции. Всё работает.
Две Мишени кивнул.
— Я Аристов, Константин Сергеевич, полковник Добровольческой армии, командир Александровского ударного полка. Что ж, Тимофей Степанович, коль правда всё, что вы говорите, милость государя вас не минует. Он не желает умножать зло и кровь на русской земле.
— Правда вся до единого слова. Спросите хоть кого с форта.
— Думаю, к вечеру эскадра у немцев в Ревеле встанет, — нарушил молчание один из спутников Бокова. — Потрепали мы их знатно, «Севастополь» горел от носа до кормы. На нём весь ЦК уходил, мы знаем.
— Если это так, то вскоре станет известно, и, бесспорно, вам зачтётся, — невозмутимо сказал Аристов. — То есть я верно понимаю, что красных войск в городе нет?
Боков покачал головой.
— Все, какие были, отправлены на южные подступы. А которые здешние… так то ж чека. Они-то первые разбежались. Попрятались. Но списки остались — у меня в наркомате.
— Так вы что же, — остро взглянула Ирина Ивановна, — всегда были против большевиков? Им служили, но, видать, не по доброй воле?
— Зря смеетесь, барышня, — хладнокровно ответил Боков. — Революции я служил не за страх, а за совесть, потому что рабочему человеку свобода нужна, крестьянину — земля. Да только понял, что не так и не туда оно идёт, когда, как сказал, ЦК стал русские землю ляхам сдавать почем зря. А до этого — как чрезвычайки разгулялись, правого и виноватого хватая. Вот и всё, вот и кончилась моя революция. То, что сейчас мне не надобно. Ответ держать готов, потому и не побежал никуда, аки заяц, а с вами тут стою.
— Стоять и впрямь не надо, — кивнул Аристов. — Тюрьмы, места заключения, где они? Кроме всем известных «Крестов» да ДПЗ на Шпалерной?..
— Идёмте, всё покажу.
Они завернули за угол, им открылась Дворцовая во всём своём величии; гордо вздымался Александрийский столп, а на его вершине…
Вместо склонившегося ангела с крестом уродливой шишкой, чужеродной опухолью торчала серая голова бородатого Карла Маркса.
— Что это? — остолбенел Петя Ниткин.
Ирина Ивановна едва заметно усмехнулась.
— Основатель теории, которая всесильна, потому что верна, как выражался товарищ Ульянов-Ленин.
— Глупость, конечно, — обернулся Боков. — Многим не нравилось.
— Нравилось, не нравилось, а терпели!
— Терпели, — согласился Боков. — И я терпел. Считал, что в главном-то мы правы, а это… жалко ангела, конечно. Его, кстати, мы сохранили. В Петропавловском соборе.
— Поставим на место! — посулил Аристов.
…К полуночи всё было закончено. Огромный город тихо-мирно снимал красные флаги и вывешивал трёхцветные. Знание ЧК — бывший Окружной суд — было занято александровцами, архивы обнаружены нетронутыми. Весь, что называется, личный состав чрезвычайки оказался очень ловок и отнюдь не собирался «стоять насмерть».
— Все сбежали, — констатировала Ирина Ивановна. — Впрочем, донесения-то остались, забыли сжечь в панике.
Боков, который как-то сам собой сделался кем-то вроде «комитета по передаче дел», только пожал плечами.
— Это было ведомство Льва Давидовича Троцкого. И Генриха Ягоды.
— Знаем-знаем, — усмехнулась Ирина Ивановна. — Лев Давидович отплыли-с, а вот Ягода — он похитрее, знает, где прятаться. Ничего, вылезет на свет Божий, никуда не денется.
…А меж тем Фёдор, Лиза и его взвод александровцев открывали «Кресты». Охрана сбежала, остались лишь несколько старых надзирателей, что служили и при царе.
— Ты, твоё благородие прапорщик, погоди, не суетись, — сказал старший из них Фёдору, без особых страха или почтения. — Которых че-ка привезла, их много. Однако ж и уголовной публики немало, нельзя мазуриков этих просто так выпускать.
Лиза едва сдерживалась.
— А списки, списки есть?!
— Эх, барышня милая, — вздохнул надзиратель. — Какие тут списки? Пригоняли десятками, и распихивай, Михеич, по камерам, как хочешь. Ходил сам, записывал, что мог. А как иначе-то? Народ, что ни день, у ворот, передачи нёс. Арестантов-то кормить надобно?..
…Двор, точнее, пространство меж корпусами, заполнялся людьми. Худыми, измождёнными, многие едва стояли, иных несли сокамерники. И в какой-то момент Лиза даже не вскрикнула, взвыла — и кинулась на шею какому-то старику, поддерживаемому какой-то старухой.
Фёдор оторопело помотал головой. Стоп, это что, Лизины родители? Гордая, надменная Варвара Аполлоновна, в свои тридцать семь сохранявшая красоту — всего какой-то год назад?!
Лиза бурно рыдала, родители её обнимали, а Фёдор только и мог отвернуться, чтобы предательски защипавшие глаза не выдали его товарищам.
Ни отца, ни матери, ни сестёр, ни няни… куда все исчезли? В какой сгинули бездне?!..
Но на него смотрел целый взвод и прапорщик Солонов, гордо вскинув голову (лишь один раз сморгнул неловко), обернулся к освобождённым:
— Всё, господа! Кончились мучения ваши! Санкт-Петербург освобождён Добровольческой армией!.. Всё!..
— Всё, — выдохнул Яша Апфельберг, опуская руку с листовкой. Листовку только что притащила хозяйственная Даша —
