История второй русской революции - Павел Милюков

101

В мемуарах В. Д. Набокова, напечатанных в 1-м томе «Архива русской революции», изд. И. В. Гессеном, я нахожу авторитетное подтверждение этой характеристики, написанной, как и весь основной текст моей «Истории», в конце 1917 и начале 1918 г. В. Д. Набоков во время моего месячного отсутствия «фактически стоял во главе Центрального комитета» и вел переговоры о формировании коалиции третьего состава. Церетели, «игравший в переговорах наиболее видную роль», уезжал на Кавказ и указал Набокову для ведения дальнейших переговоров на Ф. Дана (Гурвича). «Когда была закончена работа по определению будущих членов Совета республики, — говорит В. Д. Набоков, — я и Аджемов сговорились с Гоцем, Даном и Скобелевым и условились встретиться (на квартире Аджемова), чтобы выяснить дальнейший план действий и установить тактический план. Если не ошибаюсь, мы раза два собирались у Аджемова, и я живо вспоминаю то чувство безнадежности и раздражения, которое постепенно овладевало мной во время этих разговоров... Отношение Дана к создавшемуся положению вещей имело очень мало общего с отношением Церетели. На наше (с Аджемовым) определенное заявление, что главнейшей задачей вновь учрежденного Совета мы считаем создание атмосферы общественного доверия вокруг Временного правительства и поддержки его в борьбе с большевиками, Дан ответил, что он и его друзья не склонны наперед обещать свое доверие и свою поддержку, что все будет зависеть от образа действия правительства и что, в частности, они не видят возможности встать на точку зрения борьбы с большевиками прежде всего и во что бы то ни стало... “Но ведь в этом-то и заключалась вся цель нашего соглашения, — возражали мы, — а ваше теперешнее отношение есть опять-таки прежнее двусмысленное, неверное, колеблющееся доверие “постольку, поскольку”, которое ничуть не помогает правительству и не облегчает его задачи”. Дан вилял, мямлил, вел какую-то талмудическую полемику... Мы разошлись с тяжелым чувством, с сознанием, что начинается опять старая канитель, что наши “левые друзья” неисправимы и что все затраченные нами усилия, направленные к тому, чтобы добиться соглашения и поддержки власти в ее борьбе с анархией и бунтарством, едва ли не пропали даром». Пессимизм Набокова был, как видно, отчасти вызван чрезмерными надеждами, возлагавшимися им на соглашение с Церетели, роль которого мы видели выше. Однако в результате переговоров Набоков и Аджемов заняли примирительную позицию, о чем см. ниже.

102

«Русское слово», 8 октября.

103

Светлых промежутков.

104

Представитель Лапландии символизировал требование, выставленное финляндцами довольно давно, — об уступке Финляндии полосы земли от села Кюре до замка Петсало и побережья Ледовитого океана от норвежской границы до Рыбачьего полуострова.

105

Другие пункты наказа выдвигали требование однородного социалистического министерства, «ответственного перед демократией всех народов России», государственного и областного контроля над производством и распределением, уничтожения тайных договоров и открытия мирных переговоров, не дожидаясь союзников, и т. д. Пункт о власти местных органов был выражен в наказе, по-видимому, резче, чем он был изложен Поршем на заседании. Требовалась передача всей власти на Украине в руки Рады и секретариата на основе статута, отвергнутого Временным правительством при составлении «инструкции».

106

Как видно из книги Винниченко (Видр. наци, II. 59), «украинские вожди ожидали более крутых мер со стороны правительства. Они были уверены, что их вызывают в Петроград, чтобы там арестовать, а в Киеве разогнать Центральную Раду быстрым и решительным нападением». Винниченко прибавляет: «Ни Центральная Рада, ни Генеральный секретариат про эти планы не знали. Впоследствии только выяснилось(?), что в петроградской тюрьме были уже и камеры приготовлены для генеральных секретарей». Скорее всего, эти опасения свидетельствуют о настроении делегатов, в особенности самого Винниченко, не поехавшего вместе с делегатами. Приехала делегация «в тот день, когда большевики уже обстреливали Зимний дворец».

107

Смертельный удар.

108

Как известно, неделю спустя после победы большевиков Ленин опубликовал декрет 15 ноября о праве самоопределения народностей «вплоть до отделения», а 29 ноября германский канцлер Гертлинг заявил в рейхстаге, что он «уважает право Польши, Курляндии и Литвы на самостоятельное решение своей судьбы».

109

Доказательно.

110

В. Д. Набоков в своих мемуарах рассказал о своих личных колебаниях по вопросу о продолжении войны и о попытках Б. Э. Нольде и Аджемова провести соответствующий взгляд в центральном комитете к.-д. (где решение вопроса было отложено до моего возвращения из Крыма) и в частном совещании у князя Г. Н. Трубецкого (которое, как и ЦК, в большинстве отнеслось к мысли о воздействии на союзников отрицательно). Беседа с Верховским происходила в квартире Набокова днем 20 октября, присутствовали Шингарев и Кокошкин, говорить пришлось главным образом мне. Только из мемуаров Набокова я узнал, что он молчал по «психологическим» мотивам, не разделяя по существу нашего мнения. Но обстоятельство, делавшее нашу позицию бесспорной, было то, что единственной альтернативной был бы сепаратный мир, ибо надеяться убедить союзников было наивно, а на сепаратный мир тогда никто идти не хотел, как ни ясно было, что разрубить безнадежно запутавшийся узел можно было бы только выходом из войны.

Из записок Верховского видно, что высказывавшиеся им мысли были его серьезным убеждением. Но провести их на деле, не присоединяясь к лозунгам большевиков, было совершенно невозможно. В этом была трагедия положения тех, кто, как Верховский, вынужден был защищать «демократизацию» армии.

111

Подробно речь Верховского изложена в его книге «Россия на Голгофе». Пг., 1918. 620

112

Эти строки написаны в начале 1918 г.

113

Брошюра написана в последнюю неделю сентября 1917 г. Ленин сам напоминает, что высказанные в ней мысли он развивал в России со дня своего приезда, с 4 апреля.

114

Довод.

115

Данные эти взяты из документов, собранных, вероятно, русской разведкой и иностранными разведками и приобретенных американцем Сиссоном в конце 1917 г. Тогда же эти документы были пересланы в Новочеркасск, где я впервые с ними познакомился. В известной брошюре Сиссона «The Bolshevist Conspiracy» эта серия документов напечатана мелким шрифтом, в приложении. Более сенсационными, очевидно, считались тогда документы, переданные американцем в подлинниках или фотографических снимках и относившиеся к сотрудничеству большевиков с германскими офицерами уже после их победы. Но уже в период собирания последних документов пошли слухи о подделке их лицами, продававшими документы Сиссону. К брошюре Сиссона приложено специальное расследование особой комиссии американских ученых, которое опровергло обвинение в подделке и признало документы подлинными. Но, конечно, это не есть последняя инстанция. Основательность сомнений была признана союзными правительствами, и на документы перестали ссылаться. Уверенность в подложности их широко распространилась. Однако же и этот вывод был бы чересчур огулен. История собирания документов в большевистских учреждениях для Сиссона рассказана в «Последних новостях» Е. П. Семеновым (Коганом). Из другого источника я также имел случай узнать, что по крайней мере некоторые из собранных ими документов — подлинные. Весьма возможно, что агенты Семенова, польстившись на деньги, перешли от собирания документов к их подделке на советских бланках. Точного критерия я до сих пор не имею. Но документы, использованные в тексте, повторяю, относятся совсем к другой категории, и происхождение их иное: как я полагаю, их действительно собрали иностранная и русская разведки.

116

Все три товарища министра: Бальц, Скарягин и Демьянов — после этого подали в отставку и остались только тогда, когда Малянтович признал неправильность своих действий. Внешняя сторона этого эпизода рассказана в воспоминаниях Демьянова в IV томе «Архива русской революции».

117

Доклад Полковникова правительству 23 октября, следовательно, не был так оптимистичен, как утверждает Керенский о его рапортах себе.

118