История второй русской революции - Павел Милюков

Милюков открыл «сезон» революции знаменитым выступлением в Думе 1 ноября 1916 г., в котором облил грязью, обвиняя в измене и не приводя никаких доказательств, императрицу Александру Федоровну, премьер-министра Б. В. Штюрмера и косвенным образом самого Николая II. Многократно повторенная фраза «Что это — глупость или измена?» стала крылатой. Текст речи Милюкова распространялся в списках и сыграл свою злую роль в кампании «черного пиара» против царской семьи. Все, о чем сказал Милюков в речи, не подтвердилось — все это было ложью. За этим последовало убийство Распутина, организованное с помощью Феликса Юсупова английской разведкой. Достаточно сказать, что пулю в лоб Распутину пустил друг и любовник Юсупова — британец Феликс Райнер. Смерть старца должна была предотвратить возможность мирных переговоров и сепаратного мира с Германией.

Февральская революция стала закономерным итогом деятельности Милюкова. Походы в британское посольство, создание Комитета Государственной Думы, отречение царя. Затем думская делегация добилась передачи власти от брата государя Временному правительству, во время которой сам Милюков, наоборот, выступил против отречения Михаила Александровича. С этого момента и начинается закат его карьеры. Почему? Да потому, что он просто не понимал, что происходит. Ведь главной задачей Временного правительства, контролируемого Англией и Францией, была быстрая организация коллапса в экономике с целью разрушить Россию и вывести ее из войны. А это в свою очередь послужило бы предлогом для того, чтобы не отдавать турецкие проливы русским. Поэтому англичанам нужны были большевики, которые бы взяли власть, начали переговоры с немцами о мире и не только лишили Россию плодов борьбы, но и «заразили» революцией Германию. Однако для осуществления данного плана царская династия должна быть сметена — для чего и был необходим Февраль и отречения.

В мемуарах Милюкова вы найдете массу фактов о «странных» поступках Временного правительства, которые были не «глупостью», а сознательными предательскими ударами по Русскому государству. Тут и амнистия всем политическим и УГОЛОВНЫМ преступникам одновременно с роспуском полиции и жандармерии. И уничтожение вертикали власти — увольнение всех губернаторов и прочих начальников без замены их другими. И появление продовольственных карточек, разрушение продовольственного снабжения армии, которая к Октябрю 1917 г. уже начала голодать. И разрешение политической агитации в армии, и выборность командиров согласно Приказу № 1 — «временщики» не пресекают деятельность Петроградского совета...

Самого же Милюкова выпихивают из Временного правительства очень быстро. Ведь, будучи министром иностранных дел, он заявляет о «войне до победного конца», выступает за получение Россией Босфора и Дарданелл. За это его и отправят в отставку — в правительстве Милюков будет ровно два месяца — со 2 марта по 1 мая 1917 г. После большевистского переворота Милюков находится в антибольшевистском движении. Но он не боец. На фронт не идет, жизнью не рискует. Сразу после крушения Германии в ноябре 1918 г. Павел Михайлович уезжает в эмиграцию. Кстати, именно Берлин был главным эмигрантским центром — не Париж и не Лондон. Не союзники пустили к себе сотни тысяч бежавших от Гражданской войны и террора, а бывшие противники. Но Милюков очень быстро переместился как раз в Лондон и потом надолго — в Париж. В эмиграции он уже не является одной из ведущих фигур русской политики — он «один из». Работая редактором парижской газеты «Последние новости», Милюков выдвинул идею «внутреннего преодоления большевизма», которая означала отсутствие вооруженной борьбы. Следствием такого заявления стало то, что 28 марта 1922 г. в Берлине в зале филармонии, где Милюков читал лекцию с характерным названием «Америка и восстановление России», два бывших офицера-монархиста пытались застрелить его — того, кто предал царскую семью, а теперь призывает не бороться с большевиками. «Я мщу за царскую семью», — сказал один из них, стреляя в Милюкова. Однако по случайности в результате этого инцидента убит был Владимир Дмитриевич Набоков — отец известного писателя Владимира Набокова.

Последние годы жизни Милюкова ознаменовались тем, что он всегда поддерживал Россию — пусть и красную. Он выступал на стороне СССР, приветствуя подписание Договора о ненападении с Германией 23 августа 1939 г. Во время войны с Финляндией Павел Михайлович заявил: «Мне жаль финнов, но я за Выборгскую губернию». В отличие от некоторых деятелей эмиграции, поддержавших Гитлера после нападения на СССР, Милюков подобно Деникину остался верным Родине, а не политическим пристрастиям. Но до конца войны он не дожил, скончавшись в 1943 г.

Книга, которую вы держите в руках, представляет собой самую интересную часть мемуаров Милюкова, посвященную Февральской и Октябрьской революциям. Особую ценность его свидетельствам придает тот факт, что писал ее активный деятель-февралист, который позже стал в оппозицию к Временному правительству и выступил против большевиков.

Автор будет признателен за ваш отклик:

www.nstarikov.ru

[email protected]

1

Изложенные в тексте идеи о связи нашего прошлого с настоящим развиты мной подробно как в моих «Очерках по истории русской культуры», так и в изданной в Чикаго и Париже моей книге «The Russian Crisis (La crise Russe)», написанной в 1903-1904 гг. и представляющей первую часть трилогии, вторая часть которой не написана и сливается с моей публицистической и парламентской деятельностью (1905-1916), а третья представляется здесь вниманию читателя. Моя полемика с «Вехами» напечатана в сборнике о «Русской интеллигенции», а идея о восьми поколениях подробно развита в двух лекциях, прочитанных осенью 1916 г. в университете в Христиании, и напечатана в норвежском журнале «Samtiden».

2

Н. С. Чхеидзе, по свидетельству Станкевича, отказался подписать это воззвание, хотя оно и было одобрено Советом. «Мы все время говорили против войны, — упрощенно аргументировал он, — как же теперь могу призывать солдат к продолжению войны, к стоянию на фронте?» («Воспоминания», с. 98). Вопреки общим усилиям всех сознательных и ответственных руководителей мутная струя проникла, таким образом, в русскую революцию с самого начала: она была внесена, очевидно, из определенного источника, о котором свидетельствует само содержание требований большевиков относительно немедленной «демократизации» армии и немедленного же «демократического» мира. Известный швейцарский социал-демократ Роберт Гримм, уличенный позднее в сношениях с германским правительством, совершенно точно формулировал большевистский лозунг в своем приглашении на третью циммервальдскую конференцию в Стокгольме, созывавшуюся им на 2 мая. Туда приглашались приехать все партии и организации, примыкающие к лозунгу: «Борьба против примирения партий, возобновление классовой борьбы, требование немедленного перемирия и заключения мира без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов».

3

Противники Ленина после первого его выступления в Совете говорили: «Человек, говорящий такие глупости, не опасен. Хорошо, что он приехал; теперь он весь на виду... Теперь он сам себя опровергает...» («Воспоминания» Станкевича, с. 110).

4

Брошюра подписана «членами президиума союза освобождения Украины М. Меленевским и А. Скоропись-Йолтуховским» и датирована 25 октября н. ст. 1917 г. в Стокгольме.

5

Хётч О. — германский специалист по истории России.

6

«Мой собеседник (фон Берген) спросил меня, — рассказывает Степанковский, — кто пользуется большим влиянием: Рада или же тайная организация в Полтаве... Я... ответил, что, по моему мнению, большим авторитетом пользуется Рада».

7

Существующего порядка вещей.

8

Порядка вещей, существовавшего до войны.

9

На неопределенный срок — до греческих календ (буквально).

10

Директор общества франко-русского завода в начале июня просил правительство не позже 15-го принять весь завод в свое распоряжение, слагая с себя всякую ответственность за дальнейшую оплату труда ввиду экономических требований рабочих, превышающих доходность предприятия, производительность которого к тому же упала на 50 %. Он сообщил об этом французскому послу и Совету рабочих и солдатских депутатов. 12 июня Гендерсон получил и передал Терещенко обращение фирм с «преобладающим английским капиталом» (Невская прядильная мануфактура, Невская стеариновая, Невская хлопчатобумажная, фабрики Воронина, Лютшь и Чешер, Спасская хлопчатобумажная, Калинкинский пивоваренный завод, русская нефтяная фабрика, Акционерное общество Уильям Хартлей) о «принятии контроля над предприятиями на основании существующего в Англии правительственного контроля» русским правительством, с тем чтобы последнее приняло на себя ответственность за определение прав рабочих, «разрешение вопроса о заработной плате», «обеспечило защиту от насилия над личностью и имуществом». Мотивы просьбы: «серьезное положение промышленности», «возможность, что много предприятий закроется», «остановка угрожающего разорения», «обеспечение безопасности личности и имущества». Срок контроля: «пока не наладится общее положение и, во всяком случае, до окончания войны». Вот тот документ, который в социалистической печати («Дело народа») был объявлен уроком отечественным промышленникам. Впрочем «Дело народа» тут же дало урок и английским предпринимателям. «Если они думают, — заявила газета, — что правительственный контроль в революционной России означает то же самое, что... в Англии, то они жестоко ошибаются. Государственный контроль за британскими фабриками и заводами, ограничив прибыли и хозяйские права капиталистов, вместе с тем крайне сильно урезал права рабочих, запретив им стачки, подвергая их перспективе административной ссылки за агитацию, сведя на нет действия фабричного законодательства. Этого Временное правительство, считающееся с нашей трудовой демократией, допустить не может». А в «этом» и была вся сущность английской регламентации производительности фабрик, работающих на оборону.