Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис

выходившим из города через речные ворота. Никто не пытался причинить нам зло — на нас просто не обращали внимания.

Я послал вперед раба, чтобы предупредить Цезаря о нашем прибытии, и теперь один из его офицеров, в шлеме с красными перьями, ждал нас у ворот лагеря. Внешний вид Цицерона произвел на него сильное впечатление, однако он сумел совладать с собой и сделать рукой нечто вроде полуприветствия, после чего провел нас на Марсово поле. Здесь вырос громадный палаточный городок, в котором располагались вновь набранные галльские легионы Цезаря, и, пока мы шли по лагерю, я повсюду видел признаки того, что войско собирается выступить в поход: сточные канавы засыпались, земляные барьеры срывались, повозки загружались съестными припасами. Офицер объяснил Цицерону, что им приказали выступить до захода солнца следующего дня. Он подвел нас к палатке, которая была гораздо больше остальных и стояла на возвышении. Рядом с ней, на шесте, располагались орлы легионов. Офицер попросил нас подождать, отодвинул полог и исчез. Цицерон, с отросшей бородой, в старой тунике и с коричневым одеялом на голове, обвел взглядом лагерь.

— Вот так всегда с Цезарем, — заметил я, попытавшись нарушить молчание. — Заставляет ждать себя.

— Нам надо привыкать к этому, — грустно сказал Цицерон. — Только посмотри туда. — Он кивнул головой в сторону реки, протекавшей за лагерем. За рекой, в гаснущем свете дня, возвышалось шаткое сооружение, окруженное лесами. — Это, должно быть, тот самый театр Фараона.

И он надолго задумался, прикусив нижнюю губу.

Наконец полог откинулся, и нас пригласили в палатку, обставленную по-спартански. На полу лежал тонкий, набитый сеном тюфяк с брошенным на него одеялом. Рядом был деревянный буфет, на котором стояли кувшин с водой, тазик и небольшой портрет женщины в золотой рамке (почти наверняка Сервилии, но мы стояли слишком далеко, чтобы убедиться в этом), там же лежали несколько щеток для волос. За складным столом, заваленным свитками, сидел Цезарь и что-то писал. Позади него замерли два письмоводителя. Закончив писать, Цезарь поднял глаза, встал и с протянутой рукой направился к Цицерону. Я впервые увидел Цезаря в военном одеянии. Оно сидело на нем как вторая кожа, и я понял, что за многие годы ни разу не видел Цезаря в его наиболее естественном обличье. Эта мысль изрядно отрезвила меня.

— Мой дорогой Цицерон, — сказал он, внимательно изучая своего посетителя, — я очень расстроен тем, что ты дошел до такого состояния. — Помпей обнимал каждого и похлопывал по спине, однако Цезарь не тратил на это времени. После короткого рукопожатия он предложил Цицерону сесть. — Чем я могу помочь тебе?

— Я пришел, чтобы принять должность твоего легата, — ответил Цицерон, примостившись на краешке стула, — если твое предложение все еще в силе.

— Неужели? — Уголки рта Цезаря опустились. — Долго же ты размышлял.

— Должен признаться, что предпочел бы не появляться у тебя при таких обстоятельствах.

— Закон Клодия вступает в силу в полночь?

— Да.

— Поэтому приходится выбирать между моим предложением, смертью или изгнанием.

— Можно сказать и так.

Было видно, что Цицерону не по себе.

— Не могу сказать, что все это очень льстит мне. — Цезарь издал один из своих коротких смешков и откинулся на стуле. Он внимательно рассматривал Цицерона. — Когда летом я предлагал тебе это, твое положение было гораздо прочнее.

— Ты сказал, что, если Клодий когда-нибудь станет представлять угрозу для моей безопасности, я могу обратиться к тебе. Именно это случилось. И вот я здесь.

— Это шесть месяцев назад он угрожал, а сейчас он — твой хозяин.

— Цезарь, если ты хочешь, чтобы я тебя умолял…

— Мне этого не надо. Конечно, я не жду, что ты будешь умолять. Я просто хочу узнать лично от тебя, что ты сможешь дать мне, став моим легатом.

Цицерон с трудом сглотнул. Я даже представить себе не мог, как ему было больно в этот миг.

— Что ж, если ты хочешь, чтобы я сам это произнес, могу сказать, что ты имеешь большую поддержку среди простых людей, но не имеешь ее в сенате. Со мной все наоборот — сильная поддержка среди сенаторов и слабая среди простых людей.

— Это значит, что ты будешь защищать мои интересы в сенате?

— Я буду сообщать им о твоих взглядах и, может быть, изредка сообщать об их взглядах тебе.

— Но ты будешь верен только мне?

— Я надеюсь, как всегда, хранить верность своей стране и служить ей, согласовывая твои интересы с интересами сената.

Я чуть ли не слышал, как Цицерон скрипит зубами.

— Да наплевать мне на интересы сената! — воскликнул Цезарь. Неожиданно он выпрямился на стуле и, не прерывая движения, встал на ноги. — Хочу кое-что рассказать тебе, Цицерон. Просто чтобы ты понимал. В прошлом году по пути в Испанию я должен был перейти через один перевал и с несколькими подчиненными выдвинулся вперед, чтобы разведать дорогу. И вот мы набрели на крохотную деревеньку. Лил дождь, и это было самое жалкое место из всех, которые можно себе представить. Там почти никто не жил. Честное слово, это болото вызывало смех. Один из моих центурионов решил пошутить: «А ты знаешь, ведь даже здесь, наверное, люди жаждут власти — идет настоящая борьба, и разгораются нешуточные страсти по поводу того, кто будет первым». И знаешь, что я ему ответил?

— Нет.

— Я сказал: «Что до меня, я лучше буду первым человеком в этой дыре, чем вторым в Риме», — и сказал это совершенно серьезно, Цицерон. Я действительно верю в это. Ты понимаешь, о чем я?

— Кажется, да, — ответил хозяин, медленно кивнув головой.

— Все, что я рассказал, — правда. Вот такой я человек.

— До этого разговора ты был для меня загадкой, Цезарь. Сейчас, мне кажется, впервые я начинаю понимать тебя. Благодарю за откровенность, — ответил Цицерон и рассмеялся. — Право, это очень забавно.

— Что именно?

— Что именно меня изгоняют из Рима, обвинив в намерении стать царем.

Цезарь бросил на него сердитый взгляд, но затем улыбнулся.

— А ты прав, — сказал он. — Очень забавно.

— Ну что же, — сказал Цицерон, поднимаясь на ноги, — беседовать дальше нет смысла. Тебе предстоит завоевать страну, а у меня есть другие дела.

— Не говори так! — воскликнул Цезарь. — Я просто изложил все как есть. Мы оба должны понимать, на чем стоим. Это несчастное легатство — твое! И никто не станет надзирать за тобой! Буду рад видеть тебя чаще; правда, Цицерон. — Он протянул руку. — Ну же! Большинство государственных мужей невообразимо скучны. Поэтому нам надо держаться друг друга.

— Благодарю за предложение, — ответил Цицерон, — но мы никогда не сработаемся.

— Почему?

— В