Возвращение из Трапезунда - Кир Булычев

— Это необходимо, — сказала Аспасия, — потому что иначе в мужчине происходит застаивание соков и он становится опасным.

— А монахи? — спросил Андрей.

— Монахи? Монахи, Андрюша, знают особое слово — их учат, я точно знаю. Но есть некоторые, которые забываются, — из них такие развратники получаются, ты не представляешь.

Андрей вдруг испугался, что Аспасия, которая считает это занятие нужным, тоже подрабатывает в этом доме терпимости и позволяет себя ласкать пьяным военлетам.

Но спросить об этом он, конечно же, не осмелился.

Но осмелился на другой вопрос:

— А почему вы вчера танцевали в «Галате»?

— А я ведь танцовщица. Я с семи лет начинала. Меня украли. Честное слово. И я даже в настоящем гареме жила — совсем девочкой, только это неинтересно. Лучше вам, Андрюша, не знать — но меня танцам учили. Я деньги люблю. Я такая голодная девочкой была, что теперь, когда денег у меня много, я, Андрюша, не могу остановиться — а мне тысячу рублей платят за один вечер — два танца, три танца, — они же бешеные кобели и все воруют, пока их солдаты всех к стенке не поставят, они спешат деньги прогулять.

Нет, подумал Андрей, собой она не торгует.

— Вы, Андрюша, не стесняйтесь, вы можете пользоваться моими девочками без денег — когда угодно. Я вам Русико советую, она хорошая и по-русски хорошо говорит. И чистая. Она за стойкой, видите?

— Нет, спасибо, — сказал Андрей. — Мне не нужно…

— Ну ладно, ладно, — сказала Аспасия, — я не для того вас сюда заманила, чтобы девочками покупать. Вы понимаете, я вас по делу позвала. И торопилась, как узнала, что на вас вчера напали.

— Вы и это знаете?

— Это банда Османа Гюндюза, страшный человек, вы, Андрюша, не представляете. Они могут ради денег на все пойти.

— Но я-то при чем?

— А как же? — удивилась Аспасия и положила ладонь на пальцы Андрея. Ладонь была жесткой, прохладной и уверенной в себе.

— Аспасия, — сказал Андрей, — честное слово, вы мне очень симпатичны, вы даже себе не представляете, до какой степени.

— Я все отлично представляю. И цену себе знаю на кобелином рынке. И даже знаю, мальчик мой, — она как бы имела право на такое обращение, потому что сразу стала вдвое старше, — знаю, что скоро, если меня кто не зарежет или не обезобразит, я лишусь своей красоты и буду просто толстой старой бабой, и тогда меня смогут спасти только большие деньги. Так что мне твоя симпатия, Андрей, приятна, потому что ты лучше, чем я ждала, — даже удивительно, зачем тебя на такое дело послали.

— Меня не посылали, — искренне возразил Андрей, — я сам попросился.

— А это больше похоже, — согласилась Аспасия. — Ты мог попроситься, потому что не умеешь свои ходы просчитывать заранее. Лентяй ты…

Они словно давным-давно были знакомы с Аспасией, и это было грустно, потому что Аспасия, понимал Андрей, никогда не станет его возлюбленной — искры, волны, какие посылал его организм, возвращались от Аспасии притушенными, чуть теплыми, ласковыми и семейными. Да и мог ли Андрей претендовать на внимание такой красавицы — подобные ей рождаются раз в столетие, ради них погибают царства и стреляются герцоги. И обычно такие красавицы несчастны, потому что их добиваются наглые, сильные, плохие люди — одинокого благородного рыцаря пристрелит наемный убийца в трех лье от замка, а негодяй подъедет к замку во главе сверкающего латами войска…

— Почему лентяй? — спросил Андрей.

— Не притворяйся, — поморщилась Аспасия. — Ты все отлично понял. Но мне не жалко и повторить — меня очень интересует вопрос: что ты задумал? Я очень хочу знать.

Русико принесла еще по чашечке горячего кофе. Ее мускулистые прямые ноги были обтянуты белыми чулками. Аспасия подождала, пока девушка отошла. Обернулась к Андрею.

— Аспасия, мне, честное слово, очень приятно сидеть здесь с вами, — сказал Андрей. — Я бы век так сидел. Но, к сожалению, я не понимаю ни слова из того, что вы говорите. Я ничего из себя не изображаю, я ничего не задумал.

— Андрей, — сказала Аспасия, — я все равно заставлю тебя решить по-моему. Если ты решил играть на подполковника Метелкина — ты погибнешь, как погибнешь и связываясь с турками.

— Честное слово, меня все с кем-то путают. И мне это очень грустно, потому что я хочу заниматься археологией, а за мной по ночам бегают убийцы.

— Не просто убийцы, — сказала Аспасия, — а люди Османа Гюндюза. Ты лучше скажи мне, что заставило вас в Севастополе изменить свое мнение? Что тебе донесли? Обо мне? Говори, я не боюсь правды! Я же вижу — ты шастаешь по городу, пытаешься что-то выяснить. Но ты здесь чужой — ты не уедешь отсюда живым!

Госпожа Аспасия раскрыла сумочку из золотого стекляруса, достала оттуда золотой портсигар — дамский, узкий, достала из него, нервно щелкнув алмазиком-замочком, длинную коричневую сигаретку. В мгновение ока рядом оказался инвалид, который поднес госпоже огонь. Аспасия глубоко затянулась сигаретой, и запах, распространившийся вокруг, был терпким и приторным.

— Аспасия, — сказал Андрей, — попытайся допустить, что произошла ошибка. Ты ведь думаешь, что я связан с торговлей. Правда?

Аспасия кивнула, глядя на него в упор. У Андрея даже захватило дух от такого взгляда, он сглотнул слюну…

Андрей молчал. Сил говорить более не было. В те минуты он не вспоминал о Лидочке. И не потому, что меньше любил ее, — Аспасия не относилась к числу обычных людей — она была небожительницей, которая могла выбрать себе любого мужчину, заставить его повеситься на площади или зарезать ее саму. Это была женщина-проклятие, женщина-наказание, женщина-пытка, которая в виде особой милости может оставить тебя в покое.

— А кто же ты? — спросила Аспасия, неожиданно опуская глаза, словно смущенная чем-то.

— Я студент, — сказал Андрей. — Я приехал с экспедицией Авдеева. Я думаю, об этом знает весь Трапезунд.

— Весь Трапезунд знает другое, — сказала Аспасия. — Он знает, что из Севастополя приехал большой человек, которого зовут Андрей Берестов, что этот человек приехал ко мне, потому что мы будем принимать большие решения — скоро русским войскам уходить из Турции, надо искать новые пути товарам, заменять людей — если мы не хотим погибнуть, надо делать быстро. Теперь тебе ясно?

— Нет, не ясно.

— Понимаешь, все понимаешь! Вчера приезжает «Измаил». Мы знаем — наш человек на «Измаиле». Мы сразу спрашиваем капитана: где господин Берестов? Но мы не волнуемся, не беспокоимся, потому что господин Берестов знает, куда идти, с кем встречаться, — он знает, что его ждут у самого корабля. Он должен сделать знак…