Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 - Анатолий Черняев

Нет! Анатолий Сергеевич, страна давно бы была с мясом и со всем прочим, если бы нам действительно дали возможность проявлять ту самую инициативу, о которой шумят во всех газетах и по телевидению.

Потряс меня этот народ. Впрочем, я уже и на Пленумах ЦК слышал таких же, только они выражались, естественно, осторожнее.

Посмотрим, как пройдет задуманная Марше конференция европейских компартий по разрядке и разоружению, намеченная на февраль. Но наша Тихань (хоть пошел на нее Б. Н. и ЦК, потому что я в записке назвал ее теоретической (семинаром) стала de facto шагом на новой почве современного интернационализма. Рахманин мне передал, что Русаков ругался, прочитав в «Правде» сообщение, из которого следовало, что это отнюдь не семинар, а политическая встреча.

Хавинсон наседает на меня, чтоб я дал ему в ленинский номер статью о Ленине (в журнал «Мировая экономика и политика»). Я волынил, хотя напрасно: нет во мне сил и энергии, чтоб написать статью, адекватную моей осведомленности, моим убеждениям и моей уверенности в актуальности Ленина. Нет ни стимула, ни способности. Устал я делать что- нибудь действительно серьезное. Может и в самом деле — осталось только делать статьи для Пономарева, да и то по подстрочнику, подготовленному консультантами.

Сегодня в «Правде» статья о 100-летии Сталина. Сбалансированная. В этой связи был разговор с Пономаревым, он «поделился», как она проходила «по верху».

Я спросил Б. Н.'а читал ли он статью о Сталине, подготовленную для «Коммуниста». — Нет. Приглушая голос и отходя из-за стола подальше от телефонов (это меня всегда умиляет: по сталинской инерции он инстинктивно боится прослушивания), говорит: ведь как ломали эту статью, все говорят о балансе положительного и отрицательного в Сталине, а фактически тянут целиком на положительное. Даже этот Долгих… сам ведь мне рассказывал, как под Москвой в 1941 году солдаты без винтовок на фронт приходили. И он же выступил против фразы об ошибке Сталина в определении сроков войны, «безобидной ведь фразы-то по сравнению со всем другим, что Сталин наделал». Да и другие подстать Долгих. Там на самом верху, конечно, не перешибешь. А здесь-то ведь можно было сказать… Не понимаю, чего хотят: столько преступлений совершил, столько людей загубил, столько испохабил… (ругается матом, что бывает редко), и вот, пожалуйста, — много, мол, черной краски в статье! Это Капитонов все там воняет… мелкий такой интриган. Крутит. Еще при Катушеве пытался группировочку в Секретариате создавать… Ах, нехорошо! И т. п.

Мне и слова не удалось вставить в эту путанную, со многими междометиями и намеками речь. Не все буквально было понятно. Но общий смысл, видимо, состоял в том, что мало того, что царит некомпетентность и старческая импотенция, а еще и ностальгия по сталинским временам… И горечь, что самому не дают развернуться.

Кстати, он-то, занимаясь историей партии, знает очень много про Сталина — такое, чем те другие и не подумали поинтересоваться. Но в нем все время явно чувствуется и личная ненависть к Сталину. Это не очень понятно… Он же ведь не из «интеллихентиков»… И никто из его близких не сидел и не расстрелян.

Взял опять (в честь 100-летия) томик Исаака Дейчера «Сталин» (он у меня по французски). Итоговая глава: «Диалектика победы», много там всяких мыслей — и о «революции в одной зоне мира» (параллели с Наполеоном — в Рейнской области, Италии, Бельгии, Польше и т. д.), и о смысле железного занавеса, вновь опущенного после войны, и о том, что, назвав 30-ые годы социализмом, Сталин легализовал ложь как официальную идеологию, и о боязни «декабристов» — офицерского корпуса, который был единственной морально компактной силой, способной в потенции противостоять сталинскому порядку, и о том, что имя Жукова исчезло из пропаганды уже в 1946 году, а в статье «Правды» к трехлетию взятия Берлина в ряду сталинских генералов, участвовавших в этой операции, Жуков даже не упомянут…

В «Новом мире» роман «Предел возможного» Иосифа Герасимова, еще одного талантливого еврея, который сумел показать нашу военную (тыловую) и послевоенную героическую историю, не кланяясь никаким мифам и догмам, и в духе незамутненного демагогией патриотизма.

Наши войска вошли в Афганистан. Привезли с собой Кармаля Бабрака, скинули Амина («кровавую собаку»). Бабрак занял все надлежащие посты, произнес все необходимые речи, в том числе о том, что он пригласил Советскую Армию, выпустил политических заключенных и обещал всем всё. Словом, как полагается.

От Картера до Хомейни и «Униты» все гневно осуждают оккупацию, интервенцию, вмешательство во внутренние дела слабой и малой страны, «русский империализм» и проч. Весь зарубежный мир волею могучих mass media обращен против нас. Накопленный нами капитал по разрядке после берлинской речи Брежнева и в связи с декабрьской сессией НАТО полетел к еб… м… У всех тех «демократических» и «миролюбивых» сил, которые выстроились было, чтобы поддержать нашу миролюбивую политику, опустились руки. Коммунистам и вообще нашим непоколебимым друзьям сейчас только отбрёхиваться по поводу «советской агрессии», а не агитировать против американских ракет — слушать никто не станет. Все те в «третьем мире», которые собирались или уже сориентировались на социализм, думают только о том, чтобы не связывать себя с нами a la Афганистан, ибо ясно продемонстрировано, чем это может кончиться. А всех империалистов и натовцев мы спровоцировали на еще большее ужесточение, подтвердив «правоту» ястребов, которые всегда утверждали, что с нами можно разговаривать только языком силы, с позиции силы… И т. д.

Спрашивается — кому это было нужно? Афганскому народу? — Возможно. Амин, пожалуй, довел бы страну до второй Кампучии. Но неужели мы только ради революционной филантропии и человеколюбия, учинили акцию, которая встанет в ряд с Финляндией 1939 года, с Чехословакией 1968 года в мировом общественном сознании. Аргумент (который был и в письме ЦК к партии) — мол, нам надо было обезопасить границу, просто смешон. Десятилетиями в Афганистане был реакционнейший режим, англичане там хозяевами были, как у себя дома. До середины 30-х годов — при практически открытой границе — оттуда инспирировалось басмачество, контрабанда и проч. Теперь же, при нашей-то силе, какую могли там представлять опасность даже американцы, если бы они и охамутали Амина!

Советскому народу это ни с какой стороны не нужно. Ему бы мяса, да других товаров, да порядка побольше!

Кто же это сделал?

Александров еще на другой день после убийства Тараки сказал Брутенцу, что надо вводить войска. (Помните: в 1968 году он мне в Завидово первый об этом сказал). И, конечно, он был одним из закоперщиков. А при нынешнем ментально-физическом состоянии Леонида Ильича влияние этого помощника могло оказаться решающим. Тем более, что Л. И. не мог, конечно, простить Амину, что тот прикончил Тараки на другой день после опубликования большого братского коммюнике и встречи Брежнев-Тараки в Москве.