Древнерусская литература. Литература XVIII века - Коллектив Авторов

Современный читатель, знакомясь с русской прозой XVIII в., обратит внимание на ее жанровое своеобразие. Вместо привычных теперь и традиционных форм романа, повести, рассказа и очерка он встретит «путешествие», «письмо», «житие», «восточную» или философско-политическую повесть. И это в пору, когда в литературе Западной Европы бурно развивался роман – и уже не авантюрный, но семейный, любовный или роман-исповедь.

Русские писатели отлично знали романы Д. Дефо и С. Ричардсона, Г. Фильдинга и Л. Стерна, Ж.-Ж. Руссо и В. Гете, но шли своим путем. Объяснялось это различием социальных условий России и западной Европы. Западноевропейская литература XVIII в. добилась громадных художественных успехов в раскрытии драмы человека буржуазного общества. Она запечатлела духовный мир личности, жаждущей свободы, независимости и счастья.

Иными были условия социальной и политической жизни в России. Буржуазия не занимала господствующего положения, и ее идеология не оказывала потому значительного влияния на общественную жизнь. Главным противоречием самодержавно-крепостнического государства было противоречие между закрепощенными крестьянами и помещиками. Нараставшая антифеодальная борьба привела к расколу дворянства, и на историческую арену вышли лучшие люди из дворянства, став в ряды просветителей. Различие идеалов жизни формировало отличные друг от друга нравственные кодексы этих групп дворянства. Крепостник в силу данного ему права владеть себе подобными людьми «утверждал» себя как помещик, паразитизм существования обусловливал все его представления о жизни и морали. Просветитель осуждал крепостное право, считал его беззаконным и безнравственным, боролся с рабством, утверждая свою личность именно в борьбе за счастье и свободу других людей.

Писатели-просветители выставили на позор помещика-тирана. Но в той же русской действительности они сумели открыть и здоровые силы нации, не зараженные эгоизмом и отвергающие паразитизм. Их вдохновлял тот идеал человека, который складывался в ходе исторической жизни народа. Им был деятель, сделавший бесконечно много для своего отечества. Обобщение жизни многих реальных исторических лиц России позволило просветителям XVIII в. выработать меру оценки человека, которая была унаследована реалистами XIX столетия. Н. Г. Чернышевский так определил ее: «… историческое значение каждого русского великого человека измеряется его заслугами родине, его человеческое достоинство – силою его патриотизма».[1128]

Подобная философия человека и мера оценки его достоинств закономерно приводила к пониманию, что единственным путем самореализации личности в условиях самодержавно-крепостнического государства является гражданское, общественное, патриотическое служение родине, борьба с социальным злом и политической несвободой – т. е. путь внеэгоистический. Это и обусловливало поиски просветителями новых сюжетов, новых жанров, их стремление к внутренней перестройке старых.

При всем своеобразии и отличии прозаических жанров писателей XVIII в. от жанров, утвердившихся в следующем столетии, именно они закладывали фундамент, на котором усилиями гениальных писателей XIX в. будет воздвигнуто величественное здание русской литературы. Писатели-просветители начали традицию изображения народа, раскрыли в бесправном крепостном нравственно богатую личность. Радищев сделал именно народ героем своей книги «Путешествие из Петербурга в Москву». Изображая русских крестьян, низведенных крепостничеством на положение «пленников в отечестве своем», он героизировал их, видя в мужике дремлющую до случая силу, которая сделает его истинным сыном отечества, патриотом, деятелем революции. Сила, обаяние и нравственная красота русских крепостных в «Путешествии» таковы, что мы чувствуем в каждом из них будущего освободителя России. Через индивидуальный облик каждого просвечивает его потенциальная судьба свободного человека. Радищев писал так о русском народе потому, что верил и понимал, что именно народу предстоит решить судьбу русского государства, обновить отечество.

Писатели-просветители выработали и художественно воплотили идеал человека-деятеля: это и образ издателя «Живописца», и Стародум из «Недоросля», и путешественник из «Путешествия из Петербурга в Москву». Важнейшей особенностью радищевского «Путешествия» как своеобразного воспитательного романа является создание объективного образа героя-путешественника, характера передового дворянина, разрывающего идейные связи со своим классом и переходящего в ряды просветителей, обретающего веру в революционный путь преобразования России.

Общественный социальный характер эмоций – вот главное отличие нравственной жизни радищевского героя от героев сентиментальной литературы. Он не бежит из мира, не замыкается в своем очаге, а выходит на широкую дорогу, распахнув свое сердце народному горю. Герцен сразу почувствовал эту особую природу духовной жизни путешественника, заявив, что он «едет по большой дороге, он сочувствует страданиям масс, он говорит с ямщиками, дворовыми, с рекрутами, и во всяком слове его мы находим с ненавистью к насилию – громкий протест против крепостного состояния».[1129] Оттого Радищев изображает не семейную драму, а драму идей.

В 1840-е гг. Герцен, анализируя некоторые сентиментальные и романтические произведения западной литературы, сформулировал свое требование: «Человек должен развиться в мир всеобщего».[1130] Первым таким человеком в русской литературе первой четверти XIX в. был Чацкий. Любовь для него «только один момент, а не вся жизнь». Он «выступил из себя» и «развился в мир всеобщего». Опыт Радищева, его философия активного общественного человека, чей нравственный кодекс выражался лаконичной формулой – «Я взглянул окрест меня – и душа моя страданиями человечества уязвленна стала», – были освоены Грибоедовым. «Мильон терзаний», Чацкого – общественного происхождения, «душа его сжата горем» оттого, что он способен «уязвляться страданиями человечества». Открытия Радищева-реалиста были нужны реалистам XIX в.

Писатели-просветители первыми выдвинули задачу раскрытия «тайны национальности» и сделали попытки изображения национального характера. Они гневно осудили рабство, поставив перед литературой благородную задачу борьбы за свободу закрепощенного народа. Ими показано, как паразитизм жизни крепостников неумолимо вел их к нравственной гибели, к утрате всего человеческого. Новиков, Фонвизин и Радищев увидели начало этого процесса. Грибоедов, Пушкин и Гоголь, а потом и другие великие реалисты XIX в. продолжили эту традицию, углубили ее, создав галерею потрясающих образов «мертвых душ».

Были продолжены жанровые поиски и преобразование структуры традиционных жанров. Превращение «путешествия» в своеобразный воспитательный роман, в котором осуществлялось воспитание человека жизнью, оценили и восприняли по-своему Пушкин и Гоголь. В «Евгении Онегине» не случайно появилась глава «Путешествие Онегина». Сюжет «Мертвых душ» развивается с учетом опыта жанра «путешествий».

Самобытный характер «поэмы» «Мертвые души» очевиден. Но между ней и «Путешествием из Петербурга в Москву» – исторически преемственная связь. Радищев нащупывал, искал, смело пробивался навстречу будущему. Гоголь написал гениальное произведение, опираясь уже на опыт всей предшествующей литературы. В его книге путешествует не только Чичиков, но незримо для Павла Ивановича и всегда ощутимо и осязаемо для читателя едет по Руси сам Гоголь. Это он встречает людей разных сословий, он познает жизнь «под углом ее запутанности», раскрывая читателю Россию дворянскую, Россию народную.

Важнейшей чертой национального своеобразия русской литературы является ее связь с освободительным движением. И эта традиция сложилась в литературе XVIII в., в прозе просветителей прежде всего. Оттого с таким вниманием относились великие писатели к творчеству и деятельности своих предшественников. Для Пушкина Фонвизин – «друг свободы». О себе он с гордостью говорил, что «вослед Радищеву» восславил свободу.

Огарев в предисловии к сборнику «Русская потаенная литература» писал: «Обе струи – струя Радищева и струя Новикова – оживали с удвоенной силой и сливались в одну потребность положить начало гражданской свободы в России».[1131] Герцен, признавая свое духовное родство с Радищевым, утверждал, что идеалы Радищева – автора «Путешествия из Петербурга в Москву» – это его идеалы, идеалы декабристов. И далее свидетельствовал: «И что бы он (Радищев, – Г. М.) ни писал, так и слышишь знакомую струну, которую мы привыкли слышать и в первых стихотворениях Пушкина, и в „Думах“ Рылеева, и в собственном нашем сердце».[1132] 

Примечания