Буран, Тайга и Асмодей. Пора домой - Денис Чистяков

Вероникой, и предвидел, что это тот самый момент, когда зараза Копипаста узнала о моих чувствах к собственному аватару. Вероника шантажировала Санрайз! Совсем недавно она узнала о том, что Санрайз способна посещать наш мир и уже тогда грозилась выяснить, действительно ли она существует или же это одна из личностей сбрендившего Димки. Вероятно, она решила воспользоваться моментом во дворце эльфов…

– «Я не знаю твоих секретов, кроме тех, что связывают нас, но я была в отчаянии и позволила Веронике домыслить то, в чем сама не уверена до конца. Я рассказала ей о твоих письмах и корю себя за это до сих пор… Ничего конкретного о содержании этих писем я не рассказала, но Вероника убедила себя в том, что эти письма были любовными посланиями. Из-за меня снова возникла путаница. Мне кажется, в последнее время я только усложняю тебе жизнь, в то время как ты пытаешься помочь мне. Это терзает меня и не дает мне покоя, но я не могу ничего исправить: ни проблемы с полицией, ни проблемы с Вероникой. Все, что я могу это просить тебя о прощении за невольное предательство и надеяться, что оно не повлечет за собой скверных последствий для тебя. Наши жизни связаны, и я не имею права требовать от тебя искренности, не проявляя ее в ответ. Я честно признаюсь, что из-за меня Вероника могла узнать о том, о чем я не имела права говорить. Я прошу тебя простить мое предательство…».

Эти строки я прочел на одном дыхании, а после надолго «завис», прокручивая в голове каждое слово. Санрайз явно писала искренне. В то время как я старательно избегал мыслей о ее вероломстве, она искренне переживала о проблемах, доставленных мне. Впервые за долгое время мои ожидания сошлись с действительностью, и я даже позволили себе с облегчением усесться в кресло. Раньше я был бы в восторге от такого послания, наполненного искренними дружескими чувствами, но сейчас, когда мы были все ближе к разлуке, мне внезапно стало грустно. В оазисе после всего пережитого, после гребанной ночи с Салимом мне было гораздо проще «уйти в закат», испив яда. Тогда наши, какие никакие, отношения переживали серьезный кризис, и отказаться от них было значительно проще. В то время я и подумать не мог, что «мирная» разлука дастся мне тяжелее. Несмотря на проблемы с полицией и даже на вынужденную откровенность Санрайз, я не злился на нее, и от этого было только хуже. Повертев письмо в руках, я с сожалением понял, что больше ничего Санрайз не написала. Только перечитав послание раза три, я задумался над тем, что все слишком гладко складывается. Каждое письмо, будто ответ на собственные мысли и страхи, как разговор с самим собой. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что лучше бы Санрайз написала что-то другое, или не написала ничего. Ее же слова были так ожидаемы мной, что я не мог не задуматься об истинном авторе этих строк. В этот раз я не открещивался от скверных мыслей о патологии. В голове возникла удивительная ясность, и с неожиданным хладнокровием я припомнил уроки психологии и психотерапии. Будто Леонид Рогозов, удаливший аппендицит у самого себя, я принялся препарировать собственный разум. Я бросил взгляд на стопку писем, нашел в ней то, где крупно и зло было начертано «Лжец!». Несмотря на множество писем не самого приятного содержания, это бесспорно было самым скверным и кратким. Не знаю, почему я решил изучить его снова, будто надеялся обнаружить что-то еще, кроме единственного слова. Но на самом деле, я задался вопросом, который занимал воспаленное сознание проклятой Вероники. Она надеялась доказать, что я всего лишь шизик, но возможно мне удастся найти способ, чтобы доказать обратное? Или даже излечить себя от болезни. Конечно, я не планировал пропускать через голову электрический ток или практиковать лоботомию в домашних условиях, но после длительной медитации на слово «Лжец!» меня посетила мысль избавиться от всего, что могло говорить о Санрайз как о болезни… Повинуясь какому-то наитию, я поднялся и с письмом, где признавался, что не равнодушен к собственному творению, направился на кухню. Там я обнаружил ручку – еще один внезапный признак чужого присутствия. Мне не сложно было представить Санрайз и здесь, сочиняющей ответ для меня, но с этим я уже ничего не мог поделать. В отличие от нашей активной переписки. Достав из шкафа небольшую кастрюлю, я зажег конфорку и, чуть помедлив, вглядываясь в слово «Лжец!», будто обличающее мой диагноз, поджег. Письмо разгорелось охотно и уже через мгновение занялось всерьез. Я бросил его в кастрюлю, вспоминая, как разделался подобным образом с письмами в оазисе. Уже тогда я думал о разлуке с Санрайз, но ритуал Салима не удался, и наша переписка возобновилась. Тогда, еще не подозревая о провале Салима, я из малодушия сохранил письма, написанные здесь и теперь, где-то в подсознании, пытался убедить себя, что это было ошибкой. Выходило с трудом, но я не сдавался. После того, как о моих чувствах узнали все, я стал острее ощущать свою неполноценность. Она грызла меня, жгла клеймом. Дело было не в стыде и не в обиде за разоблачение. Просто я осознал, что не могу больше мириться с установившимся порядком вещей. Я должен был что-то предпринять!

Я вернулся в комнату и собрал всю пачку наших с Санрайз писем. Теперь я был намерен избавиться от нее окончательно. Конечно, это не значило, что Санрайз внезапно исчезнет, словно демон, порожденный перепиской, но с каждым письмом, обращенным в пепел, мой мир будто обретал прежнее состояние. Вопреки собственным чувствам мне хотелось избавиться от присутствия Санрайз в квартире. Мне хотелось протрезветь, чтобы, наконец, разобраться в природе собственных чувств. Я не хотел забывать ее, да и вряд ли получится, но мне хотелось, хотя бы на время, остаться одному, вернуть все к тому моменту, когда мы еще не знали о существовании друг друга.

В первую очередь я сжег свои письма, это было проще. Каждый ответ Санрайз надолго задерживался у меня в руках, но я старался сохранять хладнокровие, как при уборке, когда нужно выбрасывать некогда дорогие сердцу вещи, в которых уже нет необходимости. Это было трудно, но, в конце концов, в моих руках осталось последнее письмо, написанное Санрайз. Ее извинения и ее признание в разоблачении меня перед Вероникой. Наверно, именно злость на последнюю позволила мне решительно бросить письмо в огонь. Я смотрел, как пламя доедает остатки