Истоки инквизиции в Испании XV века - Бенцион Нетаньяху

которое они полны решимости уничтожить. Так, они развращают высшие классы, разоряют низшие, убивают любого «старого христианина», попадающего в их лапы, и методично переводят богатство страны в свои руки. Примечательно, что этот автор не упоминает ни об одном религиозном преступлении, как то профанация причастия или ритуальное убийство. Он явно не думает, что такое обвинение против марранов вызовет доверие, и, как мы видим, оно также не выдвинуто ни в Петиции, ни в «Толедском статуте». Он повторяет некоторые обвинения из pesquisa, указывающие на тайное иудействование конверсо, но в сравнении с другими средневековыми агитаторами он выглядит скорее как современный антисемит.

IV. Конверсо раскрывают свои окончательные цели

I. Алонсо де Картахена

Восхождение

I

Духовным лидером конверсо Кастилии и их самым знаменитым представителем с середины тридцатых до середины пятидесятых годов, несомненно, был Алонсо де Картахена, епископ Бургоса и второй сын Пабло де Санта Мария. Юрист, историк, философ и теолог, Алонсо де Картахена был также великолепным оратором, искусным дипломатом и церковным лидером с международной известностью. Его достижения были так значительны, что ведущие представители во всех этих областях восхваляли его в превосходных степенях. Некоторые из этих восхвалений часто цитировались его биографами[1560]. К этому списку можно добавить и других.

Так, оценивая плоды трудов жизни Картахены, Перес де Гусма́н, знаменитый поэт и историк, видел в нем выдающегося выразителя идей этики и юриспруденции, философии и теологии, ораторского искусства и истории, так же как и поэзии[1561]. Гусман сравнивал благотворное влияние, оказанное Картахеной на его собственную жизнь, с влиянием Сенеки на Луцилия, а его влияние на интеллектуальную жизнь всей Испании — с влиянием Платона на Грецию[1562]. Этот панегирик появляется в поэтическом надгробном слове, написанном Гусманом после смерти Картахены, и в качестве такового может рассматриваться как эмоциональное выражение, выходящее за границы объективной истины. Это может выглядеть так с нашей точки зрения, но не с точки зрения испанских интеллектуалов того времени. Тщательно фразированные стансы и сдержанный язык, которым Гусман выражает свое восхищение доном Алонсо, отражают не преходящее мнение, вызванное горечью утраты, но оценку, сформированную в процессе близкого общения и пристального наблюдения в течение жизни. Более того, они отражают не личное мнение, а мнения многих людей его поколения. По существу, мы видим такое же отношение к Картахене в работе Лусены De Vita Beata, где автор заставляет маркиза де Сантильяну, другого известного почитателя дона Алонсо[1563], обратиться к последнему со следующими словами: «Философия родилась в Греции. Сократ призвал ее с Небес… Пифагор посеял ее в Италии, а Вы [т. е. Алонсо де Картахена] теперь пересадили ее в Испанию… Благословенна ты, счастливая Кастилия! Для нее, а не только для себя, Вы родились!»[1564] Также и поэт Гомес Манрике, оценивая дона Алонсо как учителя христианской доктрины, называет его «вторым св. Павлом» и говорит, что «хорошо известно, что во всем, касающемся учения, никто не может сравниться с ним со времен св. Григория»[1565]. Это, конечно, большое преувеличение, но оно говорит о почти безграничном восхищении, которое вызывал Алонсо де Картахена в его время[1566].

Основа его славы, которая «заполняет XV век», как кратко выразился Менендес-и-Пелайо, лежит прежде всего в трех областях: литература, дипломатия и теология. Во всех этих областях он был настоящим лидером и принес с собой воодушевление, которое помогло сформировать энергию и силы, в заметной мере определившие ход испанской истории. Занятые им позиции во всех этих областях не были простыми — на самом деле они были сложными, и мы сможем понять их сложность, только если рассмотрим его мотивацию и образование.

II

Алонсо де Картахена родился в Бургосе в 1385 г.[1567] и был обращен в христианство своим отцом, Павлом из Бургоса, в 1391 г.[1568] С того момента и далее его воспитание напоминало то, что получили молодые конверсо, принадлежавшие к уважаемым и состоятельным семьям. В отличие от евреев, которые перешли в христианство уже взрослыми, как в случае его отца дона Пабло, Алонсо, как и многие конверсо его возраста, не должен был пережить религиозный «кризис» и приспосабливаться к жизни христианина. Он приучился к этой жизни с юного шестилетнего возраста, и его память о еврейских обычаях быстро была сметена потоком новых впечатлений христианского опыта. Алонсо едва ли нуждался в том, чтобы сбрасывать кожу «старого человека» и влезать в кожу «нового», потому что он практически не только не успел пожить как «старый человек», но даже толком не познакомился с ним. По существу, он не сознавал в себе никакого иного человека, кроме как «нового». Он считал себя христианином и был таковым с головы до пят — в культурном и религиозном плане.

Это, однако, не означает, что некоторые взгляды и привычки, происходящие из еврейской интеллектуальной традиции, не вошли в его мышление из конверсо-окружения, литературы конверсо и конверсо-обучения, в особенности через его отца, дона Пабло. Не означает это и того, что некоторые убеждения его группы не сыграли роль в формировании его взглядов на различные общественные проблемы. На самом деле, можно заметить еврейско-марранские мотивы в его подходах к культуре, в ткани его теологических идей, в его политической философии и в политике, рекомендованной им государству и Церкви. Но эти мотивы в его мышлении можно сравнить с узкими ручейками, пробивающими себе путь в широком поле. А само поле — главный массив его мысли — было создано его систематическим формальным образованием, и оно было фундаментально христианским или даже специфически старохристианским.

Из этого можно было заключить, что в его мышлении сочетались конфликтующие элементы — и еврейские, и христианские, — которые невозможно примирить. Но такое заключение будет неверным. Начать с того, что нехристианские идеи играли в формировании его взглядов незначительную роль, и даже эти идеи слились в его сознании с принципами христианской религии и философии. Они не были диссонирующим фактором.

С четырнадцати лет и до двадцати он учился в университете Саламанки, изучая философию, теологию и юриспруденцию, и готовился к получению докторской степени, чего добился приблизительно в 1406 г.[1569] Это образование дало ему инструменты для развития литературных интересов, а также подготовило его к службе в администрации и государства, и Церкви. Оставив Саламанку, он пробовал свои силы в трех областях — литературе, политике и церковных делах, и некоторое время не было ясно, какой из путей он