Заповедник для академиков - Кир Булычев

— Андрей Берестов.

— А по отчеству как?

— Андрей Сергеевич.

— Вдвойне приятно.

Этот человек, показавшийся Андрею в первый момент стариком, стариком еще не был. Солнце зашло за облако, легшее на горизонт, и Андрей смог лучше разглядеть своего собеседника. Желтоватая, но не смуглая, а кабинетная по цвету кожа была почти без морщин, лишь в углах глаз сидели паучки, которые вытягивали ножки, когда Иванов улыбался. А он улыбался часто, с готовностью, словно знал, что улыбка оживляет и молодит его лицо. Скуластое лицо, крепкий круглый упрямый подбородок, поседевшие усы. Человек был похож… человек был похож на Ленина. Конечно же, на Ленина. Ему бы приклеить эспаньолку — вылитый Ленин!

— Узнали? — спросил человек радостно. — Меня часто узнают.

— Бороды не хватает. — Андрей не нашел лучшего ответа.

— Смешно говорите, батенька, — сказал Иванов, старательно копируя ленинский говорок. — Владимир Ильич почти всю революцию был бритым. Только об этом забыто. Плохо мы знаем своих героев. Да…

И тут же, словно почувствовав неточность, даже плохой вкус своего монолога, Иванов сменил тон на обыденный:

— Хорошо, шутки шутками, а ведь я вам очень благодарен.

— Я не смог его остановить.

— А это не ваша задача, молодой человек. Каждый из нас выполняет в этой жизни свою функцию. Правильно или неправильно, богато или скудно. Вы меня понимаете?

Андрей промедлил с ответом, и Иванов поднял ладонь, останавливая ответ.

— У нас везде бардак, — продолжил Иванов. — За мной прислали этот самый… японский «рафик». Без охраны, без сопровождения. Вы же понимаете, что я с ними еще серьезно поговорю. Если бы не вы, Андрей Сергеевич, то мы… я бы лишился чемодана с подарками, а история — своего шанса.

— С этим человеком, с вором, — что с ним случилось?

Иванов показал свою сообразительность. Будто прочел второй слой вопроса:

— Я тоже встревожился за его судьбу, когда увидел Алика с моим чемоданом. Алик ведь… как это теперь говорится — крутой мальчик. Да, крутой. Так что грабитель получил по заслугам. Кстати, у него был нож, и вам угрожала смертельная опасность.

— Я видел.

— И не прекратили преследование?

— Поздно было прекращать.

— Молодец, Андрей. Можно я буду вас называть Андреем? Вы благородный человек. А что на щеке? Надо будет обязательно промыть. Обязательно. Глупо, если щеку разнесет — а там и заражение крови. Не дай бог!

Солнце ушло в воду — только треть диска, покраснев, поднималась над горизонтом. Теплоход дал короткий гудок, словно окликнул кого-то.

— Скоро отплываем, — сказал Иванов. — Рад был с вами познакомиться.

Андрею стало зябко.

— Спасибо, мы еще увидимся, — сказал Андрей.

— Я надеюсь. Искренне надеюсь. В наши дни осталось так мало молодых людей, которые готовы прийти на помощь старшему товарищу.

— Я не такой уж молодой, — сказал Андрей.

— А я — куда старше. — Иванов рассмеялся высоким звонким голосом. Молодо и даже задорно. — Вы знаете, в каком купе врач?

— Я спрошу внизу.

— Напротив бара «Белые ночи», — уверенно сказал Иванов, который, возможно, уже побывал там.

— Наверное, сейчас не время, — сказал Андрей. — Когда поплывем, я схожу.

— Вы сильно заблуждаетесь, Андрюша, если думаете, что доктор на корабле поднимает якорь или тянет за канат. Доктор сидит в своем кабинете и ждет пациентов. В этом его долг и обязанность. Пошли, пошли, я прослежу, чтобы вам промыли ссадину.

И Иванов не отстал — он оказался страшно настырным и занудным человечком. Сам довел Андрея до кабинета, где, конечно же, доктора не оказалось, тут же позвонил из кабинета администратору, потому что уже узнал и запомнил внутренний номер телефона. Так что доктор, недовольный несвоевременным пациентом, прибежал минуты через три. Рану промыли, залепили пластырем. Иванов сидел в углу, будто ждал очереди — на самом же деле он ревниво следил за тем, хорошо ли доктор заботится о его новом товарище.

Они расстались внизу; у Андрея неожиданно разболелась голова — как следствие беготни и драки с вором. Но он не стал говорить об этом Иванову, опасаясь, что тот заставит его предпринять новое путешествие к врачу.

Он попрощался с Ивановым и ушел к себе в каюту.

Алеша как раз собирался уходить.

— Где это тебя? — спросил он, только сейчас заметив рану, так как, заклеенная пластырем, она стала очевидной.

— Это я раньше упал, — ответил Андрей, — еще в городе.

— Чем-нибудь могу быть полезен?

— Спасибо, я поваляюсь немного.

— Не будешь смотреть на отход?

— Как скроются в тумане огоньки?

— Понял, — улыбнулся Алеша. — Дверь не запирай, я скоро вернусь.

Вернулся Алеша поздно ночью. «Симонов» уже миновал Кронштадт и вышел в Финский залив.

Андрей слышал, как Алеша раздевается, стараясь не разбудить его. Внутри теплохода царил ровный негромкий гул работающих машин.

Во сне Андрей понимал, что надо догадаться о чем-то важном, и если этого не сделать сейчас, то завтра будет поздно — выступить надо сегодня! Ведь он знает этого Иванова, потому что он и есть Ленин…

Андрей проснулся среди ночи. Сквозь иллюминатор светила холодная луна. Посапывал Алеша Гаврилин. Андрей точно, до слова, вспомнил рассказ Лидочки о прошлогодних событиях в их переулке, об исчезнувшем при столь драматических обстоятельствах младенце Фрее. Ведь он чуть не убил Лидочку и исчез. Подобных сказочных совпадений не бывает. И так как почти все на свете находит в конце концов трезвое объяснение, в данном случае за таковое следует считать возвращение младенца Фрея на историческую сцену. А раз так, то становится крайне интересным узнать, что делает Владимир Ильич Ленин на борту теплохода «Рубен Симонов» во время неспешного круиза петербургской интеллигенции по Балтийскому морю.

Сна ни в одном глазу. Мирно сопит Алеша, в тон ему дышат машины теплохода, сквозь иллюминатор пробивается лунный свет, живой от облаков, пробегающих по луне и заставляющих ее затухать и вновь вспыхивать. Когда ты совсем один в этом мире, воображение, занятое пустяками днем, когда вокруг толчется столько раздражителей, может сконцентрироваться.

Андрей представил себе пожар старого особняка, крики младенцев, ужаснувшихся при виде злобных пальцев убийцы, беспомощные попытки Лидочки затушить керосиновые ручейки, текущие под дверь, черный дым, раздирающий болью глаза и легкие, и отчаяние от безысходности…