Зияющие высоты - Александр Александрович Зиновьев

обществе. Это ее неотъемлемое качество. Не бывает интеллигентной апологетики. Так что возможен период в искусстве, когда расцвет в каком-то отношении сочетается с крахом интеллигентности. В науке тоже. Интеллигент как социальный индивид — это человек, профессионально работающий в области интеллигентности. Ты интеллигент. А Художник — нет. Он карьерист и хапуга за счет искусства. Он художник, но не интеллигент. Правдец — интеллигент в высшей степени, хотя о нем нельзя сказать, что он высокообразованный человек, воспитанный в обывательском смысле, тонкий собеседник и т. п. Эти ребята, которых разгоняли на Мусорной Свалке, тоже интеллигенты, хотя они, как ты думаешь, посредственные художники. Они интеллигенты по своему социальному положению и по социальной роли. Здесь не имеет значения то, вынуждена эта роль или нет. Все роли такого рода у нас вообще вынуждены. В оппозицию люди идут не добровольно. Они выталкиваются в нее в силу обстоятельств жизни.

Интеллигенция — самая трудновыращиваемая ткань общества. Ее легче всего разрушить. Ее невероятно трудно восстановить. Она нуждается в постоянной защите. Чтобы ее уничтожить, на нее даже не надо нападать. Достаточно ее не охранять. И общество само ее уничтожит. Среда. Коллеги. Друзья. В особенности — интеллигенциеподобная среда. Она ненавидит подлинную интеллигенцию, ибо претендует на то, чтобы считаться ею. Она имеет власть, и потому беспощадна. Много ли нужно, чтобы убить интеллигенцию? Пустяки. Тут умолчать. Тут сократить. Тут сказать пару слов. Тут пустить слушок. Тут не пропустить и т. д. У нас умеют это делать блестяще. Учиться этому не нужно. Это само по себе приходит в голову. А власти смотрят на это сквозь пальцы или поощряют, ибо интеллигент — это говорящий правду об обществе вообще и о власти в том числе.

Ясно, сказал Мазила. Все это давно ясно. Но когда все это облекается в беспощадные формулировки, то становится невыносимо скучно.

ОЧЕРЕДЬ

Правление Ларька помещалось в малюсеньком десятиэтажном домишке на площади Хряка, хотя учреждению с такой мощной производственной базой по закону был положен, по крайней мере, отдельный сорокаэтажный корпус. В правлении работало всего пятьсот сотрудников, хотя в министерстве давно намекали на то, что штаты правления пора бы удвоить. Директор лез из кожи, чтобы увеличить штаты хотя бы на сто человек, а домишко надстроить еще на пять этажей. Но все его усилия разбивались о неприступную стену бюрократизма и волокиты. Нужны были чрезвычайные обстоятельства, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки.

Слухи о том, что в Ларьке будут давать ширли-мырли, были полной неожиданностью для правления. Ширли-мырли исчезли из продажи еще задолго до объявления псизма. И не только рядовые ибанцы, но даже специалисты ширлемырлологи вообще позабыли о том, что это такое. Когда потом на радио и телевидении стали получать миллионы писем с просьбой разъяснить, что это такое, то обычно выпускали двух консультантов: один рассказывал о ширли-мырли как о напитке, другой — как о пище, требующей пережевывания. И тем не менее директор сразу сообразил, какие выгоды сулили эти слухи. Они и явились теми чрезвычайными обстоятельствами, о которых он мечтал с юности. Пришел мой звездный час, думал он. Будет очередь. Обратят внимание. Переведут в сорокаэтажное… нет, в пятидесятиэтажное здание. Штаты увеличат в десять раз. Дадут чин Помощника Первого Ранга (Поперанга). Выберут в Академию. Орден. Переведут в министерство. Заместителем. А то, чем черт не шутит. Министр! И директор срочно вызвал к себе в кабинет браторга, профорга, молодорга, редактора стенгазеты, физорга, начальника отдела кадров, начальника особого отдела, заведующих отделами, в общем — актив правления. Заседание длилось все сутки. Решили обратиться в министерство с просьбой, чтобы разрешили проявить инициативу. Но слухи дошли уже до самого министерства. И там их оценили. Громоздкий и обычно неповоротливый бюрократический механизм проявил на сей раз удивительную оперативность. Министр срочно встретился с Заместителем Первого Ранга (Заперангом), который курировал ООН, и имел с ним продолжительную беседу. На общем собрании правления Ларька решили вызвать на соревнование правление Книжного Киоска, около которого тоже начала скапливаться очередь, так как пошел слух, будто будет производиться подписка на старых писателей, вымерших еще до Великой Победы. Академия Наук решила провести всеибанский симпозиум по актуальным теоретическим проблемам ширлемырлогии. На световом табло здания Министерства Еды и Питья появилась реклама, написанная поэтом Вошем!

Взрослым и детям полезны ширли.

Больным и здоровым полезны мырли.

Дешево. Вкусно. И очень питательно.

Употребляйте все обязательно.

Кстати, сказал директор Ларька, скоро юбилей основания Ларька. Пятьдесят лет. Да, круглая дата. Неплохо бы осветить в печати. Надо подготовить списки сотрудников к наградам.

А ТЫ КТО ТАКОЙ

Потом отправились в Забегаловку. Уже втроем. По дороге решили познакомиться. Я физик, сказал Балда. В таком случае я лирик, сказал Учитель. А я единство противоположностей, сказал Хмырь. Я Никто. Так не бывает, сказал Балда. Бывает, сказал Учитель. Хмырь пожал плечами.

Физик? Не спорю. Это — во!

Как говорится, без слов ясно.

Лирик? Как будто чуть-чуть тово.

Но в общем тоже вполне прекрасно.

Я мог бы наверно частицу открыть.

Доказать непокорную теорему.

Мог бы в тайге минералы рыть.

Писать статью на новейшую тему.

Мог бы и шайбу в ворота бить.

ать, сопя, тяжелейшую штангу.

Только ведь чтобы этаким быть,

Надо к высшему влечься рангу.

В Ибанске нету просто людей.

Одни воплотители планов и чаяний.

И даже среди забулдыг и блядей

Просто Никто — явленье случайное.

А я, представьте, и есть Никто.

Из моды вышедший просто мужчина.

Исключенье из правил. Ни се и ни то.

Рудимент, так сказать. Пережиток без чина.

Ясно, сказал Балда. Но так ты уцелел? У нас в Ибанске такие вывелись еще до Великой Победы. Меня сохранили как устрашающий пример, сказал Хмырь. Для высших целей. Это, брат, не нашего ума дело.

Пришел Лапоть. Ходил в Правление, сказал он. Там грузчики требуются. Но тебя не возьмут. Образование не подходит. Кроме того, есть закон, по которому в систему продовольственного снабжения с судимостью брать запрещено. Тут повышенная честность нужна. Потому, очевидно, девяносто процентов работников торговли имеет минимум по две судимости, сказал Балда.

ПРОБЛЕМА

История с Балдой обнаружила досадное противоречие между субъективным представлением индивида о самом себе и его объективным социальным положением. Подумать только, какой-то мнсбс вообразил, что он на десять голов умнее муперанга, который в социальном отношении на