Дневник великого князя Дмитрия Павловича, 1906–1907 гг. - Дмитрий Павлович Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оказалось, что у неё отрава от плохой рыбы, а не холера, как мы думали, потому что у неё были судороги.
Вернулись перед самым обедом, после которого пошли все к гр[афине] Олсуфьевой. Мы там застали чрезвычайно интересного, милого и уютного князя Ливена. Он ужасно всем нам понравился, замечательно умно говорит, отлично объясняется по-французски, и я бы мог его слушать ещё целую ночь.
К т. Минни. мы решили сходить не сегодня, а завтра к завтраку, и остаться там весь день. Они предлагали нам сегодня поехать в Ялту смотреть какие-то игры, но мы отказались ввиду того, что предполагали ехать на Учан-Су, а завтра утром хотим поехать на лесной пожар утром. Он всё ещё продолжается, растянулся на 15 в[ерст], и 150 десятин лесу погорело, вот что рассказывает Бекир. 11¾ часов вечера. На счет поездки на пароходе опять новая перемена, мы едем на «Эриклике», так как он свободен. Конечно, это приятнее.
Крым. 27 сентября 1907 года. Четверг
Утром встал я в половине 8-го, потом мы пили чай, а потом поехали верхом на горы, почти на самую подошву Ай-Петри, смотреть пожар. Дорога туда была отчаянная, такая крутая, что в некоторых местах наклон доходил до 40°. Но что касается красоты природы, то это, правда, изумительно. Великолепный лес сосновый, и так легко в нём дышать! А на счет пожара, то по этой части было очень мало видно, видно было только место, где был пожар. Просто земля, вся покрытая пеплом, и кое-где пеньки курящиеся. Но, несмотря на это, я ни капельки не жалею о том, что мы поехали.
Завтракали мы в Хараксе, причём они там плохую шутку надо мною выкинули, а именно: я нечаянно проговорился прошлый раз, что я люблю очень томаты, и поэтому сегодня весь завтрак был из томатов и даже кисель из томатов (гадость порядочная). После завтрака мы оставались в Хараксе весь день. Ловили крабов, чай пили с Ксенией и Сандро в Ай-Тодоре около пристани. Обед был семейный — д. Георгий и Сандро, Ксения и т. Минни, Мария и я.
После обеда было очень хорошо, довольно много народу. Доктор Жигалов наслаждал нас своим пением. У него очень, очень хороший голос.
Увы, мы, кажется, едем на пароходе не послезавтра утром, а завтра вечером, и будем ночевать на пароходе. Мария очень довольна. Но я не особенно, чёрт возьми!
До чего может Ксения быть неприлична, это просто изумительно. Она и д. Георгий танцевали матчиш под звуки граммофона. Но так похоже, что было адски неприлично, но и чрезвычайно смешно.
Настроение у пестунов отличное, слава Богу. 12 часов вечера.
Москва. 5 октября 1907 года. Пятница
Сегодня утром у меня был только один урок, потому что батюшка по случаю обедни сегодняшней не мог прийти, и я по этому случаю пошел с Г. М., М. Н. и м. Джун. к Мюру выбирать мебель, выбрали там после долгих колебаний и, прилюбовав материю, отправились — я с Г. М. гулять и м. Джун. с М. Н. домой.
Гуляя, я привлек своей немосковской формой много внимания и, в особенности, мальчишек, они даже доходили до смелости бегать возле и указывать пальцами.
Сделав порядочный круг, мы пришли домой, и меня почти сразу Тётя позвала, там был митрополит, которого я обнимал. Он пригласил нас на заседание палестинского общества в воскресенье, на что мы отвечали, что будем с великой радостью.
За завтраком я получил приглашение ехать в народный дом слушать музыку и оперу, на что Тётя сказала, что можно.
Завтра мы едем в парадных формах встречать Вильгельма[78] на станцию, я в колете, который мне адски мал, но хотя не узок. Мне, пожалуй, придётся ехать по городу в каске, но этому, я думаю, Тётя воспротивится.
После завтрака был молебен, а потом с трех до шести у меня были уроки, после которых я разбирал книги.
Тётя вернулась, как и хотела, настроение так себе. 10½ часов вечера.
6 октября 1907 года. Москва. Суббота
Сегодня день аварий с Тётей. Встал я, как всегда, в половине 8-го, потом пил с Тётей кофе, за которым Тётя мне сказала, что не нужно быть в парадной форме, потому что Вильгашка не будет, а на то, что я сказал, что все будут в парадной, она сказала, что пускай тогда все остаются в комнатах и не выходят на платформу (вот дура). Но я, в конце концов, поехал всё-таки в парадной форме, но, конечно, без каски.
От 9–10 были уроки, а потом я поехал на вокзал, встретили, приехали обратно, и я поехал в Нескучное, где с м. Куком убил там 9 воробьев, и два голубя, и ворону, а завтрак был, как всегда. С Вильгашкой приехал флиг[ель]— адъют[ант] Оболенский, весьма неумный. И чёрт знает, почему его назначили, а не Бойсмана[79].
От двух до пяти у меня были уроки опять, а потом я пил чай внизу у Тёти.
Сегодня утром ко мне внесли мебель новую. Она удивительно хороша, и вот по этому поводу Тётя и рассердилась, что я ей ничего не сказал. А я нарочно не сказал, потому что любовь-то очень уж маленькая, и вовсе не хочется делиться с ней моими радостями, и она очень рассердилась, сказала, что я, наверное, хочу секрет из этого сделать и т. д. Да, мне теперь с ней вовсе нелегко, и, по правде, я её не люблю.
После чаю я сидел дома до обеда, который был, как всегда, в 8, а после я играл с новой игрой диаболо, очень забавно, но трудно. Завтра нужно ехать в заседание палестинского общества утром, и это довольно скучно. 11¼ часов вечера.
7 октября 1907 года. Москва. Воскресенье
Утром я встал в 8 по случаю праздника, потом мы пили кофе у Тёти, конечно, с Вильгашкой, а потом сидел у себя наверху и ничего особенного не делал.
В одиннадцать я начал одеваться и через четверть часа мы поехали в епархиальный дом на заседание или открытие отдела палестинского
