Сочинения. Том 1 - Александр Строганов

– А что вы ждете от проститутки?

– Нет, нет, нет, только не это… Ничего общего с боди-артом, ничего общего, понимаете, о чем я?.. Никаких дополнений… Все с чистого листа. Понимаете?.. Рождение нового человека… Понимаете, о чем я?

Шум воды прекращается.

Энди отчего-то переходит на шепот, – Как бы ее не испугать.

– Да что с вами?

– Вы не понимаете… Вы скажете ей.

– Хорошо.

Она входит в комнату. Никогда прежде не видел я такой белой кожи. Брови, ресницы, низ живота из того золота, что издали кажется уже серебром. Слава Богу, она не улыбается. И вовсе не испугана.

Я беру ее за руку, усаживаю на заранее установленный куб. Слава Богу, она не улыбается и молчит.

– Энди будет вас рисовать.

– Хорошо.

Энди пытается предупредить грядущее недоразумение, – По-видимому вы не поняли. Я буду вас, именно вас рисовать… Не на бумаге, не на холсте, я буду рисовать вам лицо.

– Я поняла.

– Вас не смущает это? – Нет. – Но это лицо останется у вас навсегда. – Я доверяю вам. – Почему? – У вас добрые глаза. – Это так важно? – Важно.

Энди замирает.

Она не улыбается, не испугана, вероятно, ее немного раздражает пауза, – Я должна что-нибудь сделать? Я должна вам как-то помочь?

Энди выходит из оцепенения, – Нет. Нет. Ничего не нужно делать. Просто говорите, рассказывайте что-нибудь.

– Что?

– Что хотите, все равно.

Вот это сюрприз.

Энди берет в руки кисть и принимается рассматривать ее лицо. Близко-близко. Ее лицо, шею, губы, щеки, близко-близко, точно слепой ощупывает ее взглядом, – Ну, что же вы молчите?

– Моя тетушка умирает от рака… Моя родная тетушка. – Прискорбно. – Видите, сколько у меня родинок? – Да. – Мой дед умер от рака губы. Он много курил. – Что он курил? – Не знаю. Я не курю и не разбираюсь в этом. – Нужно было курить трубку. – Да, я слышала что-то такое. – Вам страшно? – Нет. – Страхи – это окна. Множество населенных окон. Важно проходить мимо и не останавливаться. Ни в коем случае нельзя заглядывать в них. – Я совсем не любопытна. – Это вам только кажется. – Мало что интересует меня. – Это – дар. – Тороплюсь. Очень тороплюсь. Я не могу остановиться и всерьез заинтересоваться чем-то. – Вам неуютно? – Все хорошо. – Вы хотели бы что-то изменить? – Нет, нет. Нет ничего хуже перемен. – Куда вы торопитесь? – Не знаю. Это происходит само по себе. – А я вот не спешу. – Вы счастливый человек. – Почему? – Проживете долго. – Смешно. – Время не обмануть. – Время. Кто придумал его? – Оно не придумано никем. – Так не бывает. Все кем-то придумано. – Нет. Не думаю. Если так рассуждать, невольно захочется представить его себе. – Кого? – Того, кто это сделал. – И пусть. – Да, но после этого жизнь потеряет смысл. – Почему? – Потому что цель будет достигнута. – К ночи будет дождь. – Ни одного облачка. – Будет. Вот увидите.

Энди выпрямляется, поворачивается ко мне, – Хотите попробовать?

– Что вы? Я не умею.

– Вот и я не умею, – кладет кисть на место, – очень жаль. Очень и очень жаль.

Уходит, оставляя меня наедине со своей несостоявшейся Галатеей.

Уходит навсегда.

Он больше не вернется.

В этом весь Энди Уорхолл.

Покинувшую меня незадолго до настоящих событий многострадальную и терпеливую жену мою Веру, с которой мы прожили без малого двенадцать лет, я сосватал тоже за три дня. То есть, с момента нашего знакомства до свадьбы прошло ровно три дня.

И если бы у меня не получилось организовать семейную жизнь в этот срок, вряд ли мы с ней прожили бы так долго.

Вера

Вера – рыжая. Именно, что не шатенка, а рыжая. Хотя глубинный мир ее черен и непостижим, из чего следует, что рыжие – это разновидность брюнеток. У нее меловая как у матрон Мемлинга кожа и голубые ручейки на висках. В ее глазах, на самом дне рассыпан темный морской песок. Это не метафора. Это действительно так. Тому есть доказательства. Песок вызывает естественное раздражение ткани, и к вечеру ее белки покрываются розоватыми жилками. А веки краснеют. Когда Вера волнуется, волнуется и песок. Для того чтобы увидеть песок, в тот момент, когда она возмущена или расстроена, нужно внимательно и без отрыва смотреть ей в глаза. В таком случае можно наблюдать, как он волнуется. Вместе с ее волнением меняется узор. Меняется узор. Меняется узор. Меняется узор.

Во время соития, Вера нередко закрывает глаза, и наблюдение прерывается.

Физиолог обязан быть наблюдательным. Физиолог просто обязан быть пытливым. Но это, к сожалению далеко не все понимают.

Перед погружением

Перед погружением уже голенький Алеша Ягнатьев… Алеша Ягнатьев, уже голенький…

Вера

Веру очень раздражало, когда я производил вышеописанные исследования. Я понимаю ее. Вере, как и всякой женщине, хотелось, что бы в минуты ее гнева, я метался по комнатам. Или укладывался на диван, отвернув голову. Или плакал. Или еще что-нибудь в этом роде.

Иногда, чтобы утешить ее, я так и поступал. Но, признаюсь, не всегда. Часто любознательность побеждала, и я вновь принимался всматриваться в удивительные ее глаза.

Перед погружением

Перед погружением уже голенький Алеша Ягнатьев насколько это представлялось возможным при его невысоком росте, но малом пространстве между стеной и ванной, уселся прямо на ледяной кафель, согнув ноги в коленях и упершись теменем в хитросплетение покрытых испариной труб, – Наверное, нечто подобное испытывают узники в одиночных камерах.

Алеша

Вот как плохо ему теперь! Вот как мал и беспомощен мой Алеша Ягнатьев!

Не то, что мал и беспомощен, нет его вовсе. Не просто нет на работе – совсем нет. Такая степень беспомощности.

На работе его действительно нет. Три дня. Целых три дня! Без предупреждения. исчез человек и все.

Что можно подумать? Да все, что угодно. Время трубить, бить в барабаны, пускать ракеты! Исчез человек. Ужас ужасный!

При таком-то исчезновении только безнадежно бесчувственный человек догадается до комментария, – Наверное, опять что-то с сантехникой. Или, – Я слышал (а) к нему приехали родственники из Воронежа. Или, – Кажется, собирался к другу на юбилей. Или, – Пусть отдохнет, он много трудился в последний месяц. Пусть отдохнет. Отдохнет. Отдохнет. Пусть отдохнет. Хорошо. Хорошо? Хорошо.

Только безнадежно бесчувственный человек может допустить мысль о том, что Алеше теперь хорошо, – Не просто хорошо, лучше, чем хорошо. – Лучше чем хорошо, потому что не ходить на работу – это лучше, чем хорошо. – Лучше. Лучше. Лучше чем хорошо. Много лучше.

Человек, три дня кряду пропускающий работу (в отсутствие смерти или полтергейста), в представлении безнадежно бесчувственного человека, должен находиться в состоянии, очень напоминающем блаженство. А тут уж и до счастья – рукой подать.

Да разве могут быть такие люди?! – справедливо воскликнете вы.

Могут. Увы! Алешины сослуживцы.

Торопимся судить? Возможно. Не исключено, что кто-то когда-то и встречал родственников из Воронежа, кто-то гулял на юбилее, кто-то отличался особой вольностью в поступках, но Алеша-то, Алеша!

Наш Алеша был помечен безупречностью. Вот ведь что. Именно «помечен», ибо сама внешность его кричала о том. Даже вихор свой он то и дело пытался как-то пригладить. Я уже не говорю о приметном ладном наклоне головы, особенной резиновой походке, когда человек делается невидимым, просто растворяется и все, и тени его не остается. Присовокупите сюда же легкое грассирование, каллиграфический почерк, умение промолчать или улыбнуться, когда это жизненно необходимо всем, отсутствие какого бы то ни было стремления к росту, вот вы и получите портрет помеченного безупречностью человека, человека надежного, желанного и, кажется, неуязвимого.

Стоп! А могли, при такой безупречности, сослуживцы просто не заметить его отсутствия? Вполне. …при резиновой походке, когда человек делается невидимым, просто растворяется и все, и тени его не остается? Запросто.

Торопимся судить. Торопимся.

Что же на самом деле? Что ни говори, нешуточная интрига закручивается. Самому интересно, что же будет?

Алый парус

Нередко бывает грустно, но, в конце концов, является чей-нибудь алый парус. Возможно и не алый, важно, что парус.

Стоит ли сомневаться в том, что при всех наших недостатках, я жалею Алешу Ягнатьева? На подобную жалость к себе не имею права.

Ванна полна неожидоннастей

Ванна полна неожиданностей. Вспомнить хотя бы Марата.

Никто кроме меня не пожалеет Алешу. Никто. Тем не менее, как вы наверняка заметили, в описании стремлюсь быть предельно правдивым, отчасти даже безжалостным.

Противоречия