Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 1. Стихотворения. Поэмы (1902–1910) - Николай Степанович Гумилев

перья — красный пламень,

Что носил богатого Синдбада,

Поднял и швырнул меня на камень,

Где морская веяла прохлада.

Пусть халат мой залит свежей кровью, —

В сердце гибель загорелась снами.

Я — как мальчик, схваченный любовью

К девушке, окутанной шелками.

Тишина над дальним кругозором,

В мыслях праздник светлого бессилья,

И орел, моим смущенный взором,

Отлетая, распускает крылья.

92. Принцесса

В темных покрывалах летней ночи

Заблудилась юная принцесса.

Плачущей нашел ее рабочий,

Что работал в самой чаще леса.

Он отвел ее в свою избушку,

Угостил лепешкой с горьким салом,

Подложил под голову подушку

И закутал ноги одеялом.

Сам заснул в углу далеком сладко,

Стало тихо тишиной виденья,

Пламенем мелькающим лампадка

Освещала только часть строенья.

Неужели это только тряпки,

Жалкие, ненужные отбросы,

Кроличьи засушенные лапки,

Брошенные на пол папиросы?

Почему же ей ее томленье

Кажется мучительно знакомо

И ей шепчут грязные поленья,

Что она теперь лишь вправду дома?

...Ранним утром заспанный рабочий

Проводил принцессу до опушки,

Но не раз потом в глухие ночи

Проливались слезы об избушке.

93. Носорог

Видишь, мчатся обезьяны

С диким криком на лианы,

Что свисают низко, низко,

Слышишь шорох многих ног?

Это значит — близко, близко

От твоей лесной поляны

Разъяренный носорог.

Видишь общее смятенье,

Слышишь топот? Нет сомненья,

Если даже буйвол сонный

Отступает глубже в грязь.

Но, в нездешнее влюбленный,

Не ищи себе спасенья,

Убегая и таясь.

Подними высоко руки

С песней счастья и разлуки,

Взоры в розовых туманах

Мысль далёко уведут,

И из стран обетованных

Нам незримые фелуки

За тобою приплывут.

94

Неслышный, мелкий падал дождь

Вдали чернели купы рощ,

Я шел один средь трав высоких,

Я шел и плакал тяжело

И проклинал творящих зло,

Преступных, гневных и жестоких.

И я увидел пришлеца:

С могильной бледностью лица

И с пересохшими губами,

В хитоне белом, дорогом,

Как бы упившийся вином,

Он шел неверными шагами.

И он кричал: «Смотрите все,

Как блещут искры на росе,

Как дышат томные растенья,

И Солнце, золотистый плод,

В прозрачном воздухе плывет,

Как ангел с песней Воскресенья.

Как звезды, праздничны глаза,

Как травы, вьются волоса,

И нет в душе печалям места

За то, что я убил тебя,

Склоняясь, плача и любя,

Моя царица и невеста».

И всё сильнее падал дождь,

И всё чернели купы рощ,

И я промолвил строго-внятно:

«Убийца, вспомни Божий страх,

Смотри: на дорогих шелках

Как кровь алеющие пятна».

Но я отпрянул, удивлен,

Когда он свой раскрыл хитон

И показал на сердце рану.

Из ней дымящаяся кровь

То тихо капала, то вновь

Струею падала по стану.

И он исчез в холодной тьме,

А на задумчивом холме

Рыдала горестная дева.

И я задумался светло

И полюбил творящих зло

И пламя их святого гнева.

95. Озеро Чад

На таинственном озере Чад

Посреди вековых баобабов

Вырезные фелуки стремят

На заре величавых арабов.

По лесистым его берегам

И в горах, у зеленых подножий,

Поклоняются страшным богам

Девы-жрицы с эбеновой кожей.

Я была женой могучего вождя,

Дочерью властительного Чада,

Я одна во время зимнего дождя

Совершала таинство обряда.

Говорили — на сто миль вокруг

Женщин не было меня светлее,

Я браслетов не снимала с рук.

И янтарь всегда висел на шее.

Белый воин был так строен,

Губы красны, взор спокоен,

Он был истинным вождем;

И открылась в сердце дверца,

А когда нам шепчет сердце,

Мы не боремся, не ждем.

Он сказал мне, что едва ли

И во Франции видали

Обольстительней меня,

И как только день растает,

Для двоих он оседлает

Берберийского коня.

Муж мой гнался с верным луком,

Пробегал лесные чащи,

Перепрыгивал овраги,

Плыл по сумрачным озерам

И достался смертным мукам;

Видел только день палящий

Труп свирепого бродяги,

Труп покрытого позором.

А на быстром и сильном верблюде,

Утопая в ласкающей груде

Шкур звериных и шелковых тканей,

Уносилась я птицей на север,

Я ломала мой редкостный веер,

Упиваясь восторгом заране.

Раздвигала я гибкие складки

У моей разноцветной палатки

И, смеясь, наклонялась в оконце,

Я смотрела, как прыгает солнце

В голубых глазах европейца.

А теперь, как мертвая смоковница,

У которой листья облетели,

Я ненужно-скучная любовница,

Словно вещь, я брошена в Марселе.

Чтоб питаться жалкими отбросами,

Чтобы жить, вечернею порою

Я пляшу пред пьяными матросами,

И они, смеясь, владеют мною.

Робкий ум мой обессилен бедами,

Взор мой с каждым часом угасает...

Умереть? Но там, в полях неведомых,

Там мой муж, он ждет и не прощает.

96

Как труп, бессилен небосклон,

Земля — как уличенный тать.

Преступно-тайных похорон

На ней зловещая печать.

Ум человеческий смущен,

В его глубинах — черный страх,

Как стая траурных ворон

На обессиленных полях.