Паровой каток - Джеймс Макклар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Зонди, мне нужно идти. — Да, шеф.
— Пошли вниз за Кумалом, пусть поможет тебе отнести этого говнюка, он обвиняется в том, что в прошлую субботу убил Шу-Шу. Я тебе уже говорил, что уже выписал ордер и на тех двоих?
— Еще в четыре, когда мы с вами встретились.
— Ладно. И скажи в прокуратуре — думаю,4 сегодня там будет дежурить Оостхузен, — что я прошу недельной отсрочки. Он все устроит. И потом иди домой. Я позвоню старосте поселка, если ты понадобишься раньше, если нет ровно в шесть встречаемся здесь.
Зонди кивнул и потянулся к телефону.
Всю дорогу по коридору Крамер старался не обращать внимания на свой мочевой пузырь. Не хотел его зря раздражать. И он все же успел одолеть расстояние до белой кафельной стены и как раз переживал острейшее чувство облегчения, когда из-за его спины вынырнул сержант Ван Ниекерк. Он был первым сотрудником отдела по расследованию убийств, которого Крамер увидел за последние два дня.
— Доброе утро, лейтенант, — по обыкновению вежливо поздоровался Ван Ниекерк, поворачивая кран. Мыла там не было, но он принес собственное в красивой обертке.
— Ну и как дела? — спросил Крамер, не отводя глаз от мыла «Лайфбой».
— Да ничего, грех жаловаться. Вчера вечером я закрыл все дела. Все в ажуре.
— Значит вам нечего делать, да?
— Мыло не нужно, лейтенант?
— Спасибо. У меня там есть приличная головоломка для того, кто любит такие вещи.
— Правда? Тот случай, о котором не перестает твердить полковник Депе?
— И что он говорит?
— Ничего. Именно потому мне и интересно.
— Да, это оно.
Ван Ниекерк вроде бы разглядывал в зеркале свои тоненькие усики, но все ещё искоса наблюдал за Крамером.
— Но разве с вами никто больше не работает над этим делом?
Крамер почувствовал, что он старается быть тактичным.
— Есть один парень, но это не то, что мне нужно.
— А что вам понадобится?
— Допросы, звонки, оформление документов.
— Я бы мог попробовать, лейтенант. Крамер вернул ему не понадобившееся мыло.
— Тогда поднимемся на минутку ко мне, Вилли.
* * *«Минутка» продлилась больше часа, но зато Ван Ни-екерк теперь знал все, что нужно. А Крамер отправился домой. «Дом, сладкий дом» для него был всего одной комнатой в коттедже учителя-пенсионера. Точнее говоря, вообще-то это была не просто комната, она выходила на отдельную закрытую веранду, заросшую диким виноградом. Там хватило бы места и для мебели, и для гостей. Но Крамер предпочитал обходиться и без того, и без другого. У него там были только кровать, небольшой гардероб и картонная коробка с запасами белья и личными бумагами. Уже давно он втайне признался себе, что разделяет жизненные принципы бушменов из пустыни Калахари. Эти кочевники-охотники были убеждены, что жилище и одеяния не должны быть богаче, чем требуют обстоятельства — ибо обязанность человека — донести плоды своего труда до желудка, чтобы тело снова могло работать. Крамер расходовал свои деньги именно этим способом. Насколько это было возможно, питался отборными, разнообразно приготовленными бифштексами дюймовой толщины.
Но в жилище его было одно неудобство, над которым калахарский дикарь только бы посмеялся, но ему оно каждое утро отравляло жизнь: общая ванная с хозяевами, мистером Дикерсоном и его женой.
Крамер резко затормозил. Заставил его это сделать светофор у поля для игры в регби. Сидя на продавленном сиденьи своего маленького «форда» он словно чувствовал плечами неприятное прикосновение низкой холодной ванны и ледяные капли, падавшие сверху с белья, гирляндой развешанного наверху. На солнце все эти хозяйкины колготки высохли бы за десять минут. Но нет — та боялась, что взгляд на них слишком возбуждает юного садовника. И говорить с ней об этом было бесполезно. Снова бы спросила, почему тогда по закону девушкам в бикини на рекламных плакатах положено пририсовывать приличные одежды. Ответа на это у него не было.
Загорелся зеленый.
А мозг его словно хотел доказать, что такие обрывки воспоминаний бессознательно сигнализируют, что именно отвращает его от мысли о купании с утра пораньше: запах. Мистер и миссис Дикерсон были как раз того возраста и телосложения, которые способствуют исключительной заботе о своем пищеварении. Весомые доказательства этого хранил подоконник в ванной, полочка над раковиной и конечно домашняя аптечка. Там были пачки таблеток, порошков и прочих лекарств, суливших все, что угодно — от умеренного расслабления до спасения от самых крайних случаев. Хозяева относились к их потреблению как созданного элексира жизни и практиковались в их потреблении в самых смелых сочетаниях. К несчастью, испытательная установка тоже находилась'в ванной. И никакие кружевные салфетки на его крышке не в силах были этот факт утаить даже через полдня. По крайней мере, не при заколоченном окне.
И после всего, что пережил сегодня Крамер, это было для него уже слишком. Нервное напряжение чуть ослабло, как бывает, когда человек среди пустых бутылок вдруг обнаружит полную: он вспомнил, что сегодня четверг — и что у вдовы Фурье по четвергам выходной. Тогда он свернул на первом же перекрестке налево и загнал машину на подземную стоянку.
После двух звонков вдова открыла ему, немного заспанная, в домашнем халатике.
— Где дети?
— Где-то гуляют с Элизабет.
— С кем?
— С моей новой черной служанкой. Ее нашла мне Соня — и такую чистоплотную… Крамер устало усмехнулся.
— Проходи, Тромпи, а то меня увидят.
Войдя внутрь, он оперся о двери, щелчок замка резанул его по нервам. Вдова ушла в спальню. Когда заметила, что Крамер не последовал за ней, обернулась, чуть распахнув халатик. Под ним не было ничего.
Крамер шагнул к ней, она закрыла глаза, он их нежно поцеловал. Потом прикрыл её наготу.
— Найдется «Лайфбой»? Хозяйка заморгала.
— Об этом бы мне следовало спросить тебя, — отрезала она и тут же пожалела об этом. — Нет, никуда не ходи, останься здесь. Садись в кресло. Я согрею воду.
Но Крамер садиться боялся. Остался стоять, пока она не вернулась и не раздела его, очень нежно, просто как мать.
— Это не «Лайфбой», — возражал Крамер, пока она вела его в залитую солнцем ванную. — Выйдя отсюда, я буду пахнуть как какая-нибудь вертихвостка.
Вдова Фурье в ответ бросила в пенившуюся воду ещё горсть ароматической соли. Знала, как он это любит.
Первое, что он сделал, оказавшись в воде — схватил пластмассовую игрушку и запустил ею в коридор.
— Ну, у тебя и настроение, — вздохнула вдова. — Энни так любит эту уточку. Не помнишь, ты же её сам принес?
— Ну и что?
— Но посмотри, Тромпи…
— Погорячее, пожалуйста…
Забыв об уточке, он сосредоточился на игрушечном катере. Ванна была просторной и глубокой, и, плавно шевеля плечами, ему удалось создать такое течение, которое подхватило катерок и понесло его по всей длине ванны. С третьей попытки катер засел на рифах на его волосатой груди.
— Ты большой ребенок, — ворчала вдова, завязывая поясок. — Полагаю, ты хочешь яйца и жареную картошку?
Крамер уснул. И спал так долго, пока она не попыталась подогреть воду, которая удивительно быстро остыла, несмотря на жаркий день.
— Нет, оставь, не надо, — протянул он. — Так похоже на капское озеро летом.
Тогда вдова села на корзинку с бельем и прикурила две «лаки страйк». Крамер, вытерев руку, взял одну. И начал расказывать.
Наконец она спросила:
— Как выглядел Гершвин, когда сознался? Словно ему сразу полегчало, как говорят в радиопьесах?
— Ну да. Весь сиял. Просто до ушей.
— Этого я понять не могу, что-то уж слишком странно. Теперь его повесят, да?
— Послушай, это так просто. Чего каждый человек боится? Неизвестности. А теперь он уже знает.
— Все равно тяжело добиться толку от такого негра, как он.
— Это правда.
— Зонди прекрасно их понимает. Катерок утонул под его рукой.
— И это правда.
На поверхность поднялись пузырьки.
— Почему ты молчишь?
— Да так.
— Не видишь между этими двумя случаями никаких связей — и это тебя мучает?
— Естественно, ведь мы потеряли целую ночь. Скажу тебе прямо. Гершвин убил Шу-Шу из-за какой-то ерунды, ты же знаешь, каковы негры, а теперь попытается для суда выдумать какую-нибудь историйку. Так бывает всегда, даже если — знают, что от петли не уйти.
— Ты, например, имеешь в виду утверждение, что был приказ от никому неизвестной банды, чтобы убили того-то и того-то, иначе худо будет…
— Да, нечто в этом роде, или сказочку о злых духах, которые нашептывали им всякие гадости. Только с самого начала это звучало неправдоподобно, потому что не знал названия этой банды. Мы просто не дали ему возможности его придумать, вот и все.
— Тромпи, а если он действительно что-то услышал?