Ловушка для дурака - Марина Серова

вопроса о розыске, так? Так. Ну вот и незачем множить сущности без нужды. Тем более что единственная жертва, известная мне, даже жертвой себя не считает, более того, грезит наяву о возвращении своего милого мужика, и от других требует грезить тем же.

Хотя нет, нет. Мне бы не хотелось, чтобы он возвращался к семейному очагу. Что-то мне подсказывает, что добром это не кончится. Однако куда более мудро посидеть подождать развития событий, нежели влезать в чужие дела, ломая дрова, разве нет?

Выяснилось, что кости считают по-иному: «Пока вы медлите, будущие удачи могут пострадать, а тайные замыслы врагов возмужают»… ишь ты! Что же, интересно, может натворить этот альфонсик? Растоптать девичьи мечты (или чужие куличики)?

Глава 15

Добравшись до места, Максим сверился со своими заметками и извлек все необходимое для очередного визита: свежую сорочку, клубный жилет со значком универа, темный парик с неформальными кудрями, собранными в хвост, вставил зеленоватые контактные линзы. Заклеил специальным пластырем татуировку. Длительное время разминал лицевые мышцы, особенно челюсти и лба, чтобы удалить с физиономии все следы спазма ярости. Посидел некоторое время, прикрыв глаза, вызвав перед мысленным взглядом видение поочередно бескрайнего морского простора, цветущей сакуры и прочей умиротворяющей ахинеи.

Пристально, как бы со стороны, изучил себя в зеркале – и остался условно доволен. Выйдя из машины, обошел ее несколько раз, сдерживая движения. Надо придать им угловатость и неравномерность, как пристало пылкому юнцу, мечтателю. Добившись нужного эффекта, вбежал на третий этаж и тихонько, трепетно постучался в дверь.

Трудно представить, чем занималась обитательница этой квартиры – возможно, кропала новый шедевр при свете керосинки, – но дверь она открыла немедленно. Пылающий огнем Большой Публицистики взгляд огромных выцветших глаз, поджатые губы, худое, аскетичное лицо – два профиля и ни одного фаса. Волна некогда огненных, теперь – грязно-седых волос, спадающих на плечи. Никаких причесок и прочего подавления.

– Что вам тут угодно? – вопросила она хорошо поставленным лекторским голосом. Максим попробовал осуществить маневр, который всегда срабатывал (пылкий поцелуй на пороге) – но теперь не сработал.

– Тебя выпустили из твоей шарашки или что там? Почтовый ящик? Ты перестал работать на оборонку? Ты изменил свой взгляд на войну? Зачем ты пришел сюда, туфлями посиять? – язвила она, уворачиваясь от объятий с ловкостью бывалого, пусть и тощего боксера.

Впрочем, за порог его все-таки впустили. Один – ноль в его пользу, и это только начало. Хотя дамочка продолжала обливать его словесными обличениями:

– Мне не так важно, что ты пропал на полгода. То, что ты предал наши идеалы, свое мировоззрение, растоптал все, что могло нас объединять, – вот это страшно!

Он, склонив голову, молчал с видом благоговейным и сокрушенным. Она, наконец, иссякла, и заявила с пафосом отчаяния:

– Я переболела тобой, Алексей.

– Это все из-за того, что я честно выполнял свой долг? – печально спросил Максим. – Что отправился работать на благо родины… что ж, пусть так. Но я при первой возможности поспешил к тебе. У меня всего двадцать четыре часа, и мы бездарно потратили уже двадцать минут…

– Девятнадцать! – немедленно обличила она, вскинув руку и глянув на крупные мужские часы. – За полгода – ни звонка, ни месседжа, ни-че-го! А теперь ты минуты считаешь!

– Это неправда, – тихо, но твердо заявил он, – я писал тебе. Каждый день, по нескольку раз, даже там, где не было связи!

– Зачем?!

– Я верил, что как только она появится, ты получишь мои послания.

– Ты писал? Каждый день?! – требовательно, но уже без былой решительности, переспросила она.

«О, слышу знакомые нотки… как это там? Просят они: «Нас обмани»? Ну а как же, для тебя иллюзии – это твоя жизнь, кислород. Помести тебя в атмосферу чистой правды – ты же помрешь тотчас».

Он вдруг представил ее рыбой, хлопающей ртом на берегу, и едва не хохотнул. Пришлось изобразить подавленный вздох и нежно проворковать:

– Как ты могла подумать… забыть… не чувствовать… Лидочка!

– Не смей. Не надо, Леша, – она уже тихонько хихикала, высвобождая руки, в то время как Максим, сглатывая тошноту, покрывал поцелуями сухие сморщенные ладошки в уродливых сиреневых перстнях.

…Еще минут сорок спустя – тут не Маргарита, особо много не надо, она предпочитает умственные упражнения, – они уже сидели на кухне, попивая чай с одиннадцатью секретными органическими компонентами, и, выкурив по «айкосу», с нежностью взирали друг на друга.

Максим огляделся: тут все без изменений. Зачахший кактус на подоконнике. Раскрытый ноутбук, недописанный пост – классический, длинный, со множеством вопросительных и восклицательных знаков. Разве что подписчиков стало побольше. Грязные чашки, залитая сбежавшим кофе плита, засохшие бутерброды, фантики.

«Безумное чаепитие», – подумал он. Как жаль, что в этом храме интеллекта нельзя нормальную сигарету выкурить.

К тому же видно, что некий червяк Лиду глодал, потому что она все-таки снова подняла вопрос об отсутствии активной переписки:

– Алексей, я все-таки недопонимаю, зачем ты, со своим интеллектом, данными своими, работаешь в этой сфере. Ты мог бы трудиться преподавателем, образовывать умы, а не лазать по шахтам и тайге, где даже интернета нет… что это за места такие? Между тем ты выглядишь свежим, ухоженным…

С горькой усмешкой он заметил, максимально смиренно и кротко:

– Неужели я даром потрудился, излечивая тебя от ревности?

– Это другое, – открестилась пожилая Джульетта и покраснела. Ее лицо утратило аристократическую удлиненность и внезапно обнаружило тенденцию к собиранию в кулачок. Получилась довольно противная старушечья физиономия.

«Да уж, лучше ей не улыбаться», – подумал Максим, изображая потупленный взгляд.

Она признала, что да, согласна (хотя брюхо старого не помнит), но все-таки непонятно, как могли потеряться многочисленные послания.

«Ну что цепляется-то не по делу. Вот все у нее так. Столб ей поставь – придерется томов на двадцать, не меньше. Сколько там времени-то? М-мать. Надо торопиться».

И приступил к задуманной операции:

– Лидочка, ты опытный боец информационного фронта. В наш век полной виртуализации пропадает что угодно: и послания, и принципы, и целые эпохи пропадают из людской памяти. Все безжалостно вымарывается и наносится сверху. Все течет, все изменяется, – и поспешно добавил, увидев, что лицо у нее снова вытягивается: – Исключая мои чувства к тебе. Это совсем другое, ты права. Помнишь, как мы впервые встретились?

– Ты был в дурацком черном плаще и глупой шляпе…

– Пусть так. Но розы…

– Розы были вполне. Равно как и твои сияющие ботинки.

– А мне показалось, что я встретил ту, чья душа была слита со мной еще во времена всеобщего хаоса…

Он трепался и трепался, модулируя голосом, прекрасно помня о том, какой