Сирень на Марсовом поле - Илья Яковлевич Бражнин

— Куда? Куда они уходят? — чуть не крикнула Таня.

— Как куда? В отпуск. Ну, символически как бы, но все-таки… Так и в программе написано.

— Чепуха написана в программе. Чепуха на постном масле. Не в отпуск, а в небытие. Поняли? В небытие они уходят. В прежнее время, когда не было еще электричества, у каждого пюпитра горела свеча. И вот музыкант, кончив свою партию, тушил свечу. Он уходил в мрак. Поняли? В мрак небытия. Не просто музыка кончалась, а песнь его жизни. Прощальная песнь. А вы — отпуск.

— Почему я? Не только я.

— Не только вы. Конечно. Но это, по-моему, не должно очень уж утешать вас.

Она замолкла, и некоторое время они шагали молча и неспешно. Вечер густел, темнел, переходил в ночь. Ярче проступали звезды. Иван Алексеевич протянул к ним руку.

— Смотрите. Вон две звездочки. Над Ростральной колонной.

— Вот эти, близко одна к другой?

— Близко? — живо вскинулся Иван Алексеевич. — Вот эти две звезды близко?

— Ну да, конечно.

— Конечно. Совсем близко. Так близко, что если мчаться от одной к другой со скоростью света, то есть со скоростью триста тысяч километров в секунду, понимаете — в секунду, то от одной из этих звезд до другой придется нестись, может быть, два года, а может быть, и двадцать, а может, и двести лет. Словом, совсем близко. Рукой подать.

Иван Алексеевич засмеялся. Вслед за ним засмеялась и Таня. Он взял ее под руку.

— Поймали, — сказала она, все еще смеясь и чуть приближая к нему свое плечо. — Поймали. Ловко. Ничего не скажешь.

Она перестала смеяться.

— А правда, как скрадывает разницу отдаленность от наблюдаемого явления. Оттого, что мы бесконечно далеки от этих двух звезд, нам кажется, что они совсем рядом. В музыке, значит, то же самое. Разница между Моцартом и Гайдном утерялась для нас во многих случаях оттого, что мы отстоим от них почти на двести лет. Вот видите, Танюша, какая штука получается. А вы набросились на меня. Чуть живьем не проглотили.

— Ну уж и проглотила. Чуть только на зубок попробовала. На зубок. На зубок…

Таня отняла свой локоть и протанцевала несколько шагов по тротуару.

— Мне очень хорошо сегодня. Очень весело как-то. Вы не знаете отчего?

Она остановилась, поджидая его. Он подошел вплотную. Поглядел. Усмехнулся.

— Мне грустно оттого, что весело тебе.

— Вы поэт, — сказала она. — Нет, в самом деле?

— Я химик, — сказал он тихо.

Она посмотрела ему в глаза.

— Да? И это вас печалит?

— Нет. Не это.

— Тогда почему вы погрустнели? Или я ошибаюсь?

— Нет, не ошибаетесь. Мне, как бы это вам объяснить… Мне всегда немного грустно, когда я вижу красивое, по-настоящему красивое.

— А-а, — протянула она, опуская глаза.

Он смотрел на нее не отрываясь, потом спросил тихо:

— А вы знаете, Танюша, что вы красивы? Что вы очень красивы?

Она смутилась. Потом засмеялась.

— Знаю. Знаю. Как же. Конечно знаю. Просто красавица. Выдающаяся. Потрясающая. Кто увидит — сразу с ног валится. Особенно если химик.

Она посмеялась, поправила беретик. Потом сказала деловито:

— Вот мы почти и пришли.

Они повернули с набережной на Первую линию, дошли до Большого проспекта и по Большому до Второй линии.

— Вот и дом мой, — сказала Таня. — Видите, коробка такая. Не люблю его ужасно. А вы свой дом любите?

— Свой дом?

— Ну да. Ну вот тот, в котором живете?

— Право, не знаю. Никогда не думал об этом.

— Как же можно так жить — не думая.

Иван Алексеевич поглядел на свою спутницу искоса. Потом сказал, вздохнув:

— Виноват. Больше не буду.

Таня остановилась и внимательно поглядела на него. Он глянул впервые за весь вечер открыто и прямо в ее глаза.

— Вы умный, — сказала Таня, опуская глаза. — А я просто девчонка и зазнайка. Вы все время меня одергиваете, но очень деликатно.

— Не сказал бы, что очень деликатно, если вы заметили это.

— Нет-нет. А я вот, знаете, страшно неделикатная, заносчивая. И вообще. Мама говорит, что я взбалмошная. Смешное какое-то слово. Правда?

Она болтала, нимало, казалось, не заботясь о том, что и для чего говорит, и испытывая удовольствие именно от этой легкости и бесконтрольности речи.

Он смотрел на нее улыбаясь. Ему было приятно и смотреть на нее, и улыбаться