Белый олеандр - Джанет Фитч

— И куда это ты собралась, мисси? — раздался из темноты голос Старр.

— С каких пор тебе это интересно? — донесся ответ Кэроли.

Я подошла к окну. Старр не было видно, виднелась только белая мини-юбка Кэроли, упертые в нее руки, острые выставленные локти.

— Пошла таскаться по всяким Томам, Диками Хэрри.

Должно быть, Старр не так уж много выпила на крыльце, если не спала.

— Ну и что? — Кэроли быстро надела туфли пошла по двору, залитому лунным светом, словно сцена.

Мне хотелось нарисовать ее, тень от ее широкоплечей фигуры, падавшую на освещенную луной пыль во дворе. Какой у нее был отважный вид. Но Старр не собиралась дать ей уйти.

— Ты не знаешь эту их поговорку? «Хочешь даром — свистни Кэроли». Вообще-то шлюхам платят. Или ты вчера родилась, что это тебе неизвестно?

— Тебе лучше знать, как им платят. — Кэроли повернулась и пошла дальше.

Старр с трудом спустилась с крыльца, пробежала, пошатываясь, по двору и дала Кэроли пощечину. Резкий звук прогремел в ночной тишине, непоправимый, как выстрел. Кэроли размахнулась и ударила в ответ, голова Старр упала на плечо. Это было отвратительно, но притягивало взгляд, как кино, будто я совсем не знала этих людей. Старр схватила дочь за волосы и таскала, пригнув к земле. Кэроли с криком старалась ударить ее, но не могла дотянуться. Стянула туфлю с ноги и стукнула мать, стараясь бить посильнее. Старр отпустила ее.

С крыльца спустился Рэй. На нем были одни джинсы, я знала, что под ними ничего нет. Как я любила его тело. Кэроли дернула Старр за подол, и та тяжело грохнулась в пыль. Теперь ее лицо было совсем рядом с туфлями Кэроли. Неужели можно так далеко зайти — ударить мать ногой в лицо? Я видела, что Кэроли хотелось это сделать.

Рэй встал между ними и помог Старр подняться.

— Пойдем спать, малыш.

— Пьяницы несчастные! — кричала Кэроли им вслед. — Я вас ненавижу!

— Ну и убирайся, — прохрипела Старр, тяжело опираясь на Рэя. — Пошла отсюда! Кому ты нужна?

— Не надо так, — сказал Рэй. — Ты потом пожалеешь. Лучше поспи, и все пройдет.

— Хорошо, я уйду, — Кэроли развернулась. — Уйду, можете не сомневаться.

— И тогда не думай возвращаться назад, мисси.

— Да какой козел захочет сюда вернуться?! Кэроли влетела в нашу комнату. Открыла все ящики в комоде, вывалила вещи на постель, запихнула в большую сумку с цветами.

— Пока, Астрид. Это было сильно!

В коридоре стояли Дейви и малыши, перепуганные, моргающие со сна.

— Не уходи, — сказал Дейви.

— С меня хватит! Я больше не могу оставаться в этом дурдоме! — Кэроли быстро обняла одной рукой всех по очереди и выбежала, колотя сумкой по ноге. Рэя и Старр она миновала, не повернув головы, простучала каблуками по двору и пошла по дороге, становясь все меньше и меньше.

Я долго смотрела на нее, стараясь запомнить ее плечи, ее походку, длинные ноги. Вот как девочки уходят из дома. Запихивают вещи в сумку, и раздается только удаляющийся стук каблуков. Они изо всех сил притворяются, что не плачут, что это вовсе не самый ужасный в их жизни день. Что они не хотят увидеть, как мать кинется им вслед, умоляя о прощении, что они сами не упали бы тогда на колени и не благодарили бы Бога за малейший шанс остаться.

С уходом Кэроли Старр потеряла что-то очень важное, необходимое ей, как гироскоп самолету, чтобы не сбиться с курса, или глубиномер человеку под землей, чтобы понять, вверх или вниз он движется. Она могла внезапно отправиться на танцы или просидеть дома весь вечер, непрерывно жалуясь на жизнь и прикладываясь к бутылке. Иногда становилась слащаво-ласковой, бросалась «заниматься семьей» — играть с нами в разные игры и печь пирожные, все время подгоравшие. Невозможно было угадать, что ей придет в голову. Питер однажды не стал есть запеканку на ужин, Старр схватила тарелку и опрокинула ему на голову. И я знала, что это плоды моего своеволия, моего греха. Я смотрела на это, не говоря ни слова.

Если бы я не дала воли своим чувствам, не начала с Рэем… Это из-за меня она сорвалась со своей трезвеннической программы. Я была пригретой змеей.

Такие мысли мучили меня, но не останавливали. Вирус не давал мне остановиться. Мы с Рэем занимались любовью в новых домах, в столярной мастерской за гаражом, иногда даже за валунами. Когда Старр была дома, мы старались не сидеть в одной комнате, — между нами дул горячий ветер, воздух загорался.

Вечером Старр кричала на ребят из-за беспорядка в большой комнате — разбросанных деталек «лего», пластмассовых ящериц и выставочной модели, которую делал Дейви. Это была точная уменьшенная копия скал Васкес, обложенная камнями с отпечатками древних растений, обломками раковин туррителлидов и трилобитов кембрийской эры. Дейви долго собирал их, некоторые привез с раскопок, — был там на экскурсии с классом. Старр вышвырнула из комнаты игрушки, пластмассовые детальки, шагнула к незаконченной модели и в два удара растоптала ее.

— Я сказала тебе убрать это дерьмо! Малыши бросились вон из комнаты, а Дейви опустился на пол у остатков своей модели, перебирая обломки ракушек и панцирей. Не нужно было видеть его глаза за стеклами очков, чтобы понять — Дейви горько плачет.

— Я ненавижу тебя! — Он поднял голову. — Ты все ломаешь! До тебя даже не доходит, что… Старр схватила его и принялась лупить, крепко держа одной рукой, чтобы не вывернулся.

— За кого ты меня принимаешь, а? Ты еще идиоткой меня назови! Я взрослый человек! Я твоя мать! Я не могу все здесь убирать одна! Уважение должно быть хоть какое-то!

Сначала она только шлепала Дейви, но скоро это стало просто избиением. Малыши убежали, но я не могла двинуться с места. Это было из-за меня.

— Старр, не надо! — Я попыталась оттащить ее.

— Заткнись! — взвизгнула она и отшвырнула меня. Волосы прилипли к ее побагровевшему лицу со страшными белыми глазами. — Помалкивай, ясно?!

Наконец она отпустила его, отошла, шатаясь, и зарыдала в ладони. Дейви остался сидеть на полу рядом с кучкой обломков. Слезы катились по его лицу. Я присела с ним рядом, высматривая, что еще можно было спасти.

Старр открыла «Джим Бим», который держала теперь в шкафчике рядом с мюсли, налила стакан, бросила туда лед. Теперь она открыто пила у нас на глазах.

— Не смей никогда так разговаривать, — сказала она, вытирая глаза. — Дерьмо малолетнее. Рука у Дейви как-то странно торчала.

— Болит? — спросила я.

Он кивнул, но не поднял на меня глаз. Мог ли он знать? Неужели догадался?

Старр опустилась на табуретку и тяжело прислонилась к стене. Экзекуция вымотала ее. Мрачно прихлебывая из стакана, она вытащила из пачки сигарету и зажгла.

— Наверно, это вывих, — сказал Дейви.

— Хватит тут ныть. Иди поной еще куда-нибудь.

Я принесла пакет со льдом, приложила к плечу Дейви. Выглядел он плохо, но не ныл, только морщился.

— Ему надо в больницу, — сказала я, стараясь, чтобы это не звучало как упрек. Мне было страшно.

— Я его не повезу. Не могу, вези сама. — Старр нашарила в сумке ключи и бросила мне. Забыла, что мне только четырнадцать.

— Позвоните дяде Рэю.

— Нет.

— Мам? — всхлипнул Дейви. — Мам, помоги мне.

Старр повернула голову и заметила, как торчит его рука — локтем вперед.

— О господи! — Она бросилась к Дейви, склонилась над ним, навалившись коленом на столик, схватила его за руку. — О, мистер, прости меня. Мама просит прощения!

Чем больше она говорила, тем больше расстраивалась. На глазах опять показались слезы, из носа текло. Старр пыталась пригладить сыну волосы, вытереть лицо неловкими пьяными жестами. Дейви отвернулся. Она отпрянула, согнулась, прижав сложенные руки к животу, осела на пол рядом с кушеткой.

— Что я делаю, Господи, что я делаю? — бормотала она, колотя себя кулаком по лбу.

— Я звоню дяде Рэю, — сказала я.

Дейви продиктовал мне номер, и я вызвала его из нового квартала. Через полчаса он вошел в дом, сжимая губы.

— Я не хотела. — Старр подняла руки, как оперная певица. — Я не нарочно, честно, поверь мне! Никто не сказал ни слова. Оставив Старр рыдать на полу, мы отвезли Дейви в больницу, где ему вправили вывих. Промямлили что-то о том, как мы играли на реке. «Он спрыгнул с камня и упал». Даже мне это казалось нелепым, но Дейви взял с нас слово не рассказывать о том, что Старр его била. Он все равно любил ее, несмотря ни на что.

Пасха. Кристальное, чистейшее утро, когда ясно виден каждый куст, каждый камень на горных склонах. Воздух был чистым и свежим до боли. На кухне Старр готовила окорок, совала в надрезы зубчики чеснока. Две недели уже она не пила, каждый день посещала собрания анонимных алкоголиков. Все мы старались помочь ей. Перевязанная рука Дейви постоянно напоминала о том, как это может быть ужасно.

Старр поставила окорок в духовку, и мы пошли в церковь, все, даже дядя Рэй, хотя он и сделал несколько глотков из бутылки, спрятавшись за машиной, прежде чем войти в зал. Когда он шел по проходу мимо меня, от него пахло спиртным, а в глазах читалась просьба к преподобному Томасу о стаканчике Крови. Я пыталась молиться, снова почувствовать что-то большее, чем я сама, кого-то небезразличного к моим действиям и мыслям. Но благодать ушла, я больше не ощущала присутствия Бога ни в этой блочной церкви, ни в том, что осталось от моей души. Старр с надеждой смотрела на Иисуса, висящего на новеньком грушевом кресте, дядя Рэй чистил ногти швейцарским ножом, я ждала, когда сверху польется пение.