Самая страшная книга 2024 - Тихонов Дмитрий

– У нас теперь все матерые, – сказал для приличия, но без ложной скромности. – Я так понял, что надо сработать по-тихому? Под калеку?

– Верно мыслишь. – Папироса Дятлова снова мигнула, прищурился от дыма, но глядел теперь неотрывно. Тот самый взгляд, от которого даже комдив, по слухам, в лице меняется. – Сотрудник, что потерялся у «соседей», был молодой, но тоже не промах. Потому и доверили дальние районы. Есть такая деревня, Гнилой Лог, вот туда этот парень и зачастил. Может, там потерялся, а может, и по дороге – места ведь, сам понимаешь…

Шагин и это понимал. В Брянском лесу теперь каждой твари по паре: агентура «абвера», дезертиры, бывшие полицаи, просто бандиты. Не угадаешь, откуда прилетит. Областная столица далеко, в Орле, да и там УНКГБ только-только восстановлено, а на Брянщину вообще людей не хватает. Новорожденной местной госбезопасности город бы осилить и пулю не поймать.

– Маскироваться тебе не надо, хромота сама за себя говорит. Как нога, кстати?

– Зажила, – пожал плечами Шагин. – Слегка хромаю, могу сильнее.

– Ну, это сам решишь, по обстановке. Выписку и отпускной тебе оформят к завтрашнему утру, а подробности расскажут в местной «конторе». Да, еще… – Взгляд Дятлова снова потеплел, сделался лукаво-мудрым. Отеческим. Как у товарища Сталина с портрета, опять же. – Береги себя, Василий, зря не рискуй. Если что не так, взвод автоматчиков быстрей тебя управится.

Документы и впрямь оформили быстро. Утром нового дня уже разглядывал в Брянском отделе НКГБ фотокарточку парня с широким, основательным лицом и ранними залысинами – лейтенантские погоны пропавшему не особо шли. Посерьезней бы надо звание к такому лицу. Сам Шагин, напротив, выглядел моложе своего тридцатника, а четвертую звездочку получил всего полгода назад, как раз в апреле. После очередных реформ и переподчинений. Из старлея госбезопасности стал просто капитаном, зато в структуре с новым, шипяще-опасным именем СМЕРШ.

– Он из охотников был, сибиряк, – пояснили Василию. – Сам попросился в глухие районы, а мы ему даже «виллис» выделили, чтоб концы отмахивать. Вы тоже спец по лесам?

– Да я все больше на печке погреться, – ответил Шагин простодушной улыбкой. – Крестьянин в семи поколениях…

После обеда уже катил попутной полуторкой, а разбитые пригороды Брянска сменялись суровой чащей по обе стороны.

– Такая дорожка, идрит ее мутер! Бебехи все растрясет! – крикнул ему усатый старшина-водитель, будто не рядом сидел, а в сотне метров. – Я-то мимо проеду, звиняйте уж! До самого Лога придется вам пешкодрапчиком!

Грузовик утарахтел в неведомые дали, а Шагин поправил ремни, кобуру, вещмешок и пошел себе через лес. По дороге, похожей на тропу. Хромал чуть-чуть, но старательно опирался на самодельную березовую трость – неизвестно, чьи глаза сейчас могут подглядывать из чащи. Если кто и смотрел, то увидел лишь офицера-артиллериста, невысокого, мосластого, угловатого даже. Полевая форма точно с чужого плеча, движения дерганые. Не шибко опасен, в общем. С пулей можно повременить.

Мерещились взгляды или нет, а спина у Василия чесалась. Как раз под левой лопаткой. Тянуло оглянуться, но шел себе дальше, отклячивая ногу. Месяц назад в колено ударила пуля из «вальтера» – чуть выше сустава, потому и не стал калекой пожизненно. На войне загадывать нельзя, но Шагин в свою удачу верил, даже бояться и прятаться так до конца и не научился. Чего хотел вчера вечером, так это дойти быстрее и отыскать в Гнилом Логу какого-то Ковтуна. Последнего, с кем общался лейтенант Хорошилов и от кого получал информацию неизвестно о чем. Все расскажет, пустит на постой, а уж с утра…

…Папироса сгорела почти до пальцев, вторую Шагин прикуривать не стал. Тьма за стеной сарая светлеет, надо бы подремать еще хоть часик, но сна ни в одном глазу. Дед Ковтун наверняка уже поднялся – деревня рано встает. Глядишь, на рассвете будет такой же разговорчивый, как вчера.

Умылся Василий ведром ледяной воды из колодца, сразу по пояс. Растерся запасными кальсонами, кинул их сохнуть на забор, а там уже и вокруг пробудилась жизнь. Заквохтали куры, храпнул в стойле конь – дед Ковтун по любым меркам «кулак», лошадный даже.

– У меня скотина в артели была, но при немцах позволили забрать, – сказал он вчерашним вечером, когда гость прошел уже в дом, подальше от непрошеных взглядов. – Как тебя, говоришь? Василий? Удивлен, небось, что чекист ваш с таким единоличником связался?

– Самую малость, – ответил Шагин и уселся, куда предложили. Глянул на красный угол с образами, на самого Ковтуна, седого, бородатого, сгорбленного в крючок. – Он ведь вам доверял, а значит, я тоже могу. Примете под кров?

– Да куда тебя денешь! – улыбнулся дед немногими оставшимися зубами, а руки сновали уже по столу, собирали угощение. – От меня-то, старого, толку мало, но чем смогу. Удивлен, что чекист ваш ко мне пришел, а не к председателю сельсовета?

– Самую малость, – повторил капитан, разглядывая крашеные фотокарточки на стене. Мужчин и женщин с суровыми лицами, застывших для чинного семейного портрета. – Разве к вам уже назначен председатель?

– А он и не девался никуда. Затолокин, Николай Борисыч, из местных. До войны Советам служил, а потом его фрицы старостой сделали, потому как человек уважаемый. Не гадил, не лютовал, по справедливости старался. Упросили мы его и после немца вожжи держать, потому как больше некому тут. Бабы, малые да старики навроде меня. Может, ваши его и шлепнут, но пока при власти Николай Борисыч. Считай, председатель.

– Чудны дела твои, господи, – отозвался Шагин безыдейно, зато от души. Удивляться давно отвык – на войне любые правильные вещи выгорают до самой основы, на многое начинаешь смотреть гораздо шире. – Наш лейтенант, значит, с этим… Затолокиным не общался?

– А кто ж их знает? Мне он лишнего не рассказывал, все к лесам интерес имел. Прикатит, автомобилю поставит, Гнедыша моего возьмет и поедет кататься. Так и в этот раз было. Прискакал Гнедыш опосля, весь в пене, будто черти на нем гоняли, а чекиста и след пропал.

– Черти – это антинаучно, – усмехнулся Шагин, взял со стола лафитник с мутным дедовским самогоном. – Вы вот, Семен Иваныч, мужчина солидный, поживший, мне ваши мысли на вес золота. Что интересного в этих лесах? Может, от немцев чего осталось?

– Какое там! – Рюмка Ковтуна стукнулась о шагинскую, старик проглотил ядреную жидкость одним глотком, не поморщился. – Фрицы тут набегами бывали, брать-то нечего с нас, да и место глухое. Не имеет стратегического значения, во! В первый раз Затолокина старостой назначили, да в помощь ему пятерых местных, вроде как полицаями. Там серьезный гад приезжал, эсэсовец. Про партизан выспрашивал, только откуда у нас партизаны? Кто не старый и за Советы, тот в сорок первом ушел, а остались как раз эти пятеро. Гришка Козликин и друганы его. Гришка-то из зажиточных, он от немцев большого добра себе ждал, но иначе все вышло. По дури. Заехали фрицы в другой раз, солдатня тупая, перепились, ну и это… Ганну снасильничали, невесту Гришкину. Он полез заступаться, так морду ему набили, смеялись.

– Своему, стало быть?

– Да какой он им свой?! – хмыкнул Ковтун, потянулся к тяжелой четверти с мутной влагой. – Прислужник из местных, такой же «швайне» для них! Морду набили, а Гришка им той же ночью дверь подпер и огня пустил. Любил, знать, Ганну. Она, бедолага, топиться потом хотела в Дунькиной твани, да не позволил Господь!

– А с Гришкой что?

– Чего ему станется? Убег! В лесу теперь, с друганами своими. Не полицаи, но и не партизаны. Ваши их не простят, за немцем идти нельзя, кругом капут!

Много слов, много самогона – информации тоже много. Шагин ее, по давней привычке, раскладывал в ячейки памяти, будто в папки из картона, не хотел забивать анализом пьяный мозг. Потому и проснулся, наверное, среди ночи. Голова отработала самостоятельно, вызвала на помощь покойницу-бабку – предупредить о чем-то.

Может, про Дунькину твань? Белорусское слово, означает трясину, гиблое место. Где, скажите, крепыш Хорошилов с серьезным лицом и где эти топи? Не фрицев же там отыскал, в самом деле, а если охотился за Козликиным со товарищи, то почему один? Руководству не доложил, следов не оставил. Наркомат – не шарашкина контора, здесь герои-романтики не приветствуются.